Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

1915

130

Что ты, нивушка, чернешенька,

Что ты, нивушка, чернешенька, Как в нужду кошель порожнешенька, Не взрастила ты ржи-гуменницы, А спелегала — к солнцу выгнала Неедняк-траву с горькой пестушкой? Оттого я, свет, чернотой пошла, По омежикам замуравела, Что по ведру я не косулена, После белых рос не боронена, Рожью низовой не засеяна… А и что ты, изба, пошатилася, С парежа-угара, аль с выпивки, Али с поздних просонок расхамкавшись, Вплоть до ужина чешешь пазуху, Не запрешь ворот — рта беззубого, Креня в сторону шолом-голову? Оттого я, свет, шатуном гляжу, Не смыкаю рта деревянного, Что от бела дня до полуночи «Воротись» вопю доможирщику, Своему ль избяному хозяину. Вопия, надорвала я печени: Глинобитную печь с теплым дымником. Видно, утушке горькой — хозяюшке Вековать приведется без селезня… Ты, дорога-путинушка дальняя Ярый кремень да супесь горючая, Отчего ты, дороженька, куришься, Обымаешься копотью каменной? Али дождиком ты не умывана, Не отерта туманом-ширинкою, Али лапоть с клюкой-непоседою Больно колют стоверстную спинушку? Оттого, человече, я куревом Замутилась, как плесо от невода, Что по мне проходили солдатушки С громобойными

лютыми пушками. Идучи, они пели: «лебедушку Заклевать солеталися вороны», Друг со другом крестами менялися, Полагали зароки великие: «Постоим-де мы, братцы, за родину, За мирскую Микулову пахоту, За белицу-весну с зорькой свеченькой Над мощами полесий затепленной!..» Стороною же, рыси лукавее, Хоронясь за бугры да валежины, Кралась смерть, отмечая на хартии, Как ярыга, досрочных покойников. Ах ты, ель-кружевница трущобная, Не чета ты кликуше осинушке, Что от хвойного звона да ладана Бьет в ладошки и хнычет по-заячьи; Ты ж сплетаешь зеленое кружево От коклюшек ресниц не здымаючи, И ни месяц-проныра, ни солнышко Не видали очей твоих девичьих. Молви, елушка, с горя аль с устали Ты верижницей строгою выглядишь? Не топор ли тебе примерещился, Печь с беленым, развалистым жарником: Пышет пламя, с таганом бодается, И горишь ты в печище, как грешница? Оттого, человече, я выгляжу Срубом-церковкой в пуще забытою, Что сегодня солдатская матушка Подо мною о сыне молилася: Она кликала грозных архангелов, Деву-Пятенку с Теплым Николою, Припадала как к зыбке, к валежине, Называла валежину Ванюшкой, После мох, словно волосы, гладила И казала сосцы почернелые… Я покрыла ее епитрахилью, Как умела родную утешила… Слезы ж матери — жито алмазное, На пролете склевала кукушица, А склевавши она спохватилася, Что не птичье то жито, а Божие… Я считаю ку-ку покаянные И в коклюшках как в требнике путаюсь.

(1915)

131

Без посохов, без злата

Без посохов, без злата Мы двинулися в путь; Пустыня мглой объята, — Нам негде отдохнуть. Здесь воины погибли: Лежат булат, щиты… Пред нами Вечных Библий Развернуты листы. В божественные строки, Дрожа, вникаем мы, Слагаем, одиноки, Орлиные псалмы. О, кто поймет, услышит Псалмов высокий лад? А где-то росно дышит Черемуховый сад. За створчатою рамой Малиновый платок, — Туда ведет нас прямо Тысячелетний рок. Пахнуло смольным медом С березовых лядин… Из нас с Садко-народом Не сгинет ни один. У Садко — самогуды, Стозвонная молва; У нас — стихи-причуды, Заморские слова. У Садко — цвет-призорник, Жар-птица, синь-туман; У нас — плакун-терновник И кровь гвоздинных ран. Пустыня на утрате, Пора исчислить путь, У Садко в красной хате От странствий отдохнуть.

(1912)

132. НЕБЕСНЫЙ ВРАТАРЬ

Как у кустышка у ракитова, У колодечка у студеного, Не донской казак скакуна поил, — Молодой гусар свою кровь точил, Вынимал с сумы полотенышко, Перевязывал раны черные… Уж как девять ран унималися, А десятая словно вар кипит… С белым светом гусар стал прощатися, Горючьми слезьми уливатися: «Ты прощай-ка, родимая сторонушка, Что ль бажоная теплая семеюшка! Уж вы ангелы поднебесные, Зажигайте-ка свечи местные, — Ставьте свеченьку в ноги резвые, А другую мне к изголовьицу" Ты, смеретушка — стара тетушка, Тише бела льна выпрядь душеньку». Откуль-неоткуль добрый конь бежит, На коне-седле удалец сидит, На нем жар-булат, шапка-золото, С уст текут меды — речи братские: «Ты признай меня, молодой солдат, Я дозор несу у небесных врат, Меня ангелы славят Митрием, Преподобный лик — Свет-Солунскивш. Объезжаю я Матерь-Руссию, Как цветы вяжу души воинов… Уж ты стань, солдат, быстрой векшею, Лазь на тучу-ель к солнцу красному. А оттуль тебе мостовичина Ко Маврийскому дубу-дереву, — Там столы стоят неуедные, Толокно в меду, блинник масленый; Стежки торные поразметены, Сукна красные поразостланы».

(1915)

133

Луговые потемки, омежки, стога,

Луговые потемки, омежки, стога, На пригорке ракита — сохачьи рога, Захлебнулась тальянка горючею мглой, Голосит, как в поминок семья по родной: «Та-ля-ля, та-ля-ля, ти-ли-ли. Сенокосные зори прошли. Август-дед, бородища снопом, Подарил гармониста ружьем. Эх-ма, старый, не грызла б печаль, Да родимой сторонушки жаль. Чует медное сердце мое, Что погубит парнюгу ружье, Что от пули ему умереть, Мне ж поминные приплачки петь. Луговые потемки, как плат; Будет с парня пригожий солдат, Только стог-бородач да поля Не услышат ночного «та-ля»… Медным плачем будя тишину, Насулила тальянка войну,

134. СОЛДАТКА

Скучно молодешеньке у свекра жить в дому, Мне питье в досадушку, еда не по уму, Русы мои косыньки повысеклися, Белые руки примозолилися, Животы-приданое трунь взяла! Погляжу я, беднушка, в стекольчато окно, — Не увижу ль милого за рядой во торгу. Ах, не торг на улице, не красная гульба, А лежит дороженька Коломенская! Как по этой ли дороге воевать милой ушел, Издалеча слал поклоны, куньей шапкою махал, На помин зеленой иве часто ветье заломал: «Мол, пожди меня, сударка, по куль ива зелена, А как ива облетит, втымеж я буду убит, Меня ветер отпоет, полуночь глаза сомкнет, А поплачут надо мной воронье с ковыль-травой!»

(1914)

135. ОБИДИН ПЛАЧ

В красовитый летний праздничек, На раскат-широкой улице Будет гульное гуляньице — Пир — мирское столованьице. Как у девушек-согревушек Будут поднизи плетеные, Сарафаны золоченые. У дородных добрых молодцев, — Мигачей и залихватчиков, Перелетных зорких кречетов, Будут шапки с кистью до уха, Опояски соловецкие, Из семи шелков плетёные. Только я, млада, на гульбище Выйду в старо-старом рубище, Нищим лыком опоясана… Сгомонятся красны девушки — Белолицые согревушки, Как от торопа повального Отшатятся на сторонушку. Парни ражие, удалые За куветы станут талые. Притулятся на завалины Старики, ребята малые — Диво-дивное увидючи, Промежду себя толкуючи: «Чья здесь ведьма захудалая Ходит, в землю носом клюючи? Уж не горе ли голодное, Лихо злое, подколодное, Забежало частой рощею, Корбой темною, дремучею, — Через лягу — грязь топучую, Во селенье домовитое, На гулянье круговитое? У нас время не догуляно, Зелено вино не допито, Девицы не доцелованы, Молодцы не долюбованы, Сладки пряники не съедены, Серебрушки не доменены…» Тут я голосом, как молотом, Выбью звоны колокольные: Не дарите меня золотом, Только слухайте, крещеные: Мне не спалось ночкой синею Перед Спасовой заутреней. Вышла к озеру по инею, По росе медвяной, утренней. Стала озеро выспрашивать, Оно стало мне рассказывать Тайну тихую, поддонную Про святую Русь крещеную. От озерной прибауточки, Водяной потайной басенки Понабережье насупилось, Пеной-саваном окуталось. Тучка сизая проплакала — Зернью горькою прокапала, Рыба в заводях повытухла, На лугах трава повызябла… Я поведаю на гульбище Праздничанам-залихватчикам, Что мне виделось в озерышке, Во глуби на самом донышке: Из конца в конец я видела Поле грозное, убойное, Костяками унавожено. Как на полюшке кровавоём Головами мосты мощены. Из телес реки пропущены, Близ сердечушка с ружья паля, О бока пуля пролятыва, Над глазами искры сыплются…

* * *

Оттого в заветный праздничек, На широкое гуляньице Выйду я, млада, непутною, Стану вотдаль немогутною, Как кручинная кручинушка, Та пугливая осинушка, Что шумит-поет по осени Песню жалкую свирельную, Ронит листья — слезы желтые На могилу безымянную.

136. МИРСКАЯ ДУМА

Не гуси в отлет собирались, Не лебеди на озере скликались, — Подымались мужики — Пудожане, С заонежской кряжистой Карелой, С Каргопольскою дикой Лешнею, Со всею полесной хвойною силой, Постоять за крещеную Землю, За зеленую матерь-пустыню, За березыньку с вещей кукушкой… Из-под ели два-десять вершинной От сиговья Муромского плёса, Подымался Лазарь преподобный Ратоборцам дать благословенье, Провещать поганых одоленье… Вопрошали Лазаря Лешане, Каргополы, Чудь и Пудожане: «Источи нам, Лазаре всечудный, На мирскую думу сказ медвяный: Что помеха злому кроволитью, — Ум-хитрец аль песня-межеумка, Белый воск, аль черное железо?» Рек святой: «Пятьсот годин в колоде Почивал я, об уме не тщася; Смерть моих костей не обглодала, Из телес не выплавила сала, Чтоб отлить свечу, чей брезг бездонный У умерших теплится во взоре, По ночному кладбищу блуждает, Черепа на плитах выжигая; А железо проклято от века: Им любовь пригвождена ко древу, Сожаленью ребра перебиты, Простоте же в мир врата закрыты. Белый воск и песня-недоумка Истекли от вербы непорочной: Точит верба восковые слезы И ведет зеленый тайный причит Про мужицкий рай, про пир вселенский, Про душевный град, где «Свете Тихий». И тропарь зеленый кто учует, Тот на тварь обуха не поднимет, Не подрубит яблони цветущей, И веслом бездушным вод не ранит…» Поклонились Лазарю Лешане, Каргополы, Лопь и Пудожане: «Сказ блаженный, как баю над зыбкой, Что певала бабка Купариха У Дедери Храброго на свадьбе». Был Дедеря лют на кроволитье, После ж песни стал, как лес осенний, Сердцем в воск, очами в хвои потемки, А кудрями в прожелть листопада.

137

Кабы я не Акулиною была,

Кабы я не Акулиною была, Не Пахомовной по батюшке слыла, Не носила б пятишовки с галуном, Становицы с оподольником, Еще чалых кос под сборником, — Променяла бы я жарник с помелом На гнедого с плящим огненным ружьем, Ускакала бы со свекрова двора В чужедалыцину, где вражьи хутора, Где станует бусурманская орда, Словно выдра у лебяжьего гнезда; Разразила бы я огненным ружьем Супротивника с нахвалыциком-царем. «Не хвались-де, снаряжаючись на рать, На крещеную мирскую благодать? Лучше выдай-ка за черные вины Из ордынской, государевой казны На мужицкий полк алтынов по лубку, А на бабий чин камлоту по куску, Старикам по казинетовым портам, Бабкам-клюшницам по красным рукавам, Еще дитятку Алешеньке Зыбку с пологом алешеньким, Чтобы полог был исподом канифас, На овершьи златоризый чудный Спас, По закромкам были б рубчаты мохры, Чтобы чада не будили комары, Не гусело б его платьице В новой горенке на матице!»

138. ПОМИННЫЙ ПРИЧИТ

Покойные солдатские душеньки Подымаются с поля убойного: До подкустья они — малой мошкою, По надкустью же — мглой столбовитою, В Божьих воздухах синью мерещатся, Подают голоса лебединые, Словно с озером гуси отлетные, С свято-русской сторонкой прощаются. У заставы великой, предсолнечной Входят души в обличие плотское, Их встречают там горние воины С грознокрылым Михаилом архангелом, По три-краты лобзают страдателен, Изгоняют из душ боязнь смертную. Опосля их ведут в храм апостольский — По своим телесам окровавленным Отстоять поминальную служебку. Правит службу им Аввакум пророк, Чтет писание Златоуст Иван, Херувимский лик плещет гласами, Солнце-колокол точит благовест. Как улягутся вей сладкие, Сходит Божий Дух на солдатушек, Словно теплый дождь озимь ярую, Насыщая их брашном ангельским, Горечь бренных дней с них смывают, Раны черные заживляючи… На последки же громовник Илья Со Еремою запрягальником, Снаряжают им поезд огненный, — Звездных меринов с колымагами, Отвезти гостей в преблаженный рай, Где страдателям уготованы Веси красные, избы новые, Кипарисовым тесом крытые, Пожни сенные — виноград-трава, Пашни вольные, бесплатежные — Всё солдатушкам уготовано, Храбрым душенькам облюбовано.

139

Гей, отзовитесь, курганы, –

Гей, отзовитесь, курганы, — Клады, седые кремли, — Злым вороньем басурманы Русский рубеж облегли! Чуется волчья повадка, Рысье мяуканье, вой… Аль булавы рукоятка С нашей не дружна рукой? Али шишак златолобый Нам не по ярую бровь? Пусть богатырские гробы Кроет ковыльная новь, — Муромцы, Дюки, Потоки Русь и поныне блюдут… Чур нас! Вещуньи-сороки Щокот недобрый ведут, В сутемень плачут гагары, Заяц валежник грызет, — Будут с накладом товары, Лют на поганых поход. Гром от булатных ударов Слаще погудной струны… Радонеж, Выгово, Сэров, — Наших имен баюны. Гей, отзовитеся, деды, — Правнуков меч не ослаб! Витязю после победы Место в светелке у баб. Ждут его сусло, что пенник, Гребень-шептун перед сном, В бане ж духмянистый веник, Шайка с резным ободком. Хата чужбины не плоше, К суслу кто ж больно охоч, — С первой веселой порошей Зыбку для первенца прочь. Ярого кречета раны Сыну-орлу не в изъян… Мир вам, седые курганы, Тучи, сказитель-бурьян!