Сочинения
Шрифт:
Чтобы не ошибиться при обдумывании, не нужно обладать большим умом. Нужно только уметь рассуждать: хорошее суждение поэтому нужно ценить больше, чем хороший ум (232), а ум серьезный и зрелый – больше, чем живой и острый (403). Вот на этот ум, серьезный, но не живой, зрелый, но не острый, и на способность рассуждать возлагается задача: все взвешивать, все принимать во внимание и – надо думать – не приходить в смущение, читая его длинные рацеи.
Франческо не жалеет советов, чтобы помочь человеку, лишенному острого и живого ума, но готовому думать и рассуждать сколько угодно. «В важных вопросах нельзя судить правильно, если не знать хорошо всех подробностей, ибо часто незначительное обстоятельство меняет все дело, но я нередко видел, что иной судит правильно, будучи знаком только с общим положением, а зная все частности, судит хуже. Ибо кто не обладает умом очень совершенным и вполне свободным от страстей, узнав много подробностей, легко путается и ошибается» (393). Особенно трудно судить о будущем (304, 23 и 318). Для правильного предвидения нужны особые качества. «Прошлое светит будущему, ибо мир был всегда одинаков. Все, что есть и будет, было в другие времена; одни и те
Гвиччардини вполне отчетливо формулировал здесь не только социологическую проблему, но и социологический закон. Настолько отчетливо, что хочется задать себе вопрос, не были ли известны Вико [54] Гвиччардиниевы «Ricordi». Ведь вся теория круговорота, «corsi e ricorsi» в зародыше скрыта в афоризме: «Одни и те же факты возвращаются только под другими именами и иначе окрашенные». Правда, рядом с этим афоризмом мы находим у Гвиччардини и другой, в котором он, повидимому, намекает на учение Макиавелли: «Как сильно ошибаются те, кто на каждом слове ссылается на римлян. Нужно иметь государство, находящееся в таких условиях, как Рим, и уже потом устанавливать правление по римскому образцу. Хотеть следовать примеру римлян при различии условий – то же, что требовать, чтобы осел мог бежать со скоростью коня» (110). Как будто Макиавелли учил кого-нибудь слепо подражать римским государственным порядкам, а не доказывал, анализируя римские отношения, что «факты возвращаются, но только под другими именами и иначе окрашенные». Он был лишь более последователен в своем социологизме, чем Гвиччардини, и не сбивался, как он, на каждом шагу в практицизм и вульгарный утилитаризм.
54
Вико, несомненно, знал большую «Историю Италии» Гвиччардини; он называл его «безусловно первым историком из пишущих на итальянском языке» («italicae linguae historшсus omnium facile primus). См. «De mente heroica», цит. у Treves, «Il realismo politico di F. Guicciardini» (1931), 122.
Что интересует Франческо, когда он возвращается к вопросу о предвидении? Прежде всего, как предохранить себя от ошибок (81). Но трудности, предвидения не должны приводить в отчаяние и заставлять «отдаваться на волю судьбы, подобно животному: наоборот, надо работать головой, как подобает человеку» (382). И здесь, как во многих других вопросах, Гвиччардини быстро покинул научную почву и сполз на гладкую дорожку дешевой обывательской морали. На ней он чувствует себя особенно легко и уверенно и не скрывает этого. Знать и действовать – вещи разные. Знать всегда полезно, а действовать следует смотря по обстоятельствам, т. е. как нужно и как выгодно (322). Больше, чем изучать, нужно думать. Глупо поступают те, кто тратит на чтение книг время, которое могло бы быть использовано для обдумывания. «Чтение утомляет и духовно и физически; оно похоже скорее на труд чернорабочего, чем ученого» (208). Что же раскрывается перед человеком, когда он много думает? Разные вещи: во-первых, очень важное наблюдение об относительности всего.
«Ни одна вещь не благоустроена так, чтобы ее не сопровождало некоторое неустройство. Ни одна вещь не бывает так плоха, чтобы в ней не было чего-нибудь хорошего, и ни одна вещь – так хороша, чтобы в ней не было чего-нибудь плохого». Такова посылка, в бесчисленных отрицаниях которой ум, если он не очень «серьезный и зрелый», разберется тоже не без труда (213). Но этим не исчерпывается теория относительности Гвиччардини. Помнить о том, что все относительно, нужно всегда. «Большая ошибка говорить о чем-нибудь без разбора и без оговорок, indistintamente e assolutamente, так сказать, по правилам. Все заключает в себе различия и исключения, так как разнообразны обстоятельства, которых нельзя мерить одной меркой. А различия и исключения не описаны в книгах. Нужно, чтобы им научил опыт» (6). Опыт в глазах Гвиччардини является, повидимому, главным руководителем в дебрях относительности, и он не раз возвращается к этой мысли. «Пусть верят молодые, что опыт учит многому, и в хороших головах больше, чем в плохих» (292). «Невозможно, хотя бы и с самыми совершенными природными задатками, понимать хорошо и разбираться в известных подробностях без помощи опыта, который один этому учит» (293). А пока не научил опыт, не нужно ослеплять себя излишним оптимизмом. «Лучше надеяться мало, чем много, ибо чрезмерная надежда отнимает усердие и приносит больше огорчений, когда желаемое не осуществляется» (299). Другое правило, столь же необходимое в жизни, подсказывается поговоркою: нужно пользоваться выгодами времени (79 и 298). Это значит, что, если тебе представляется случай, которого ты ждал и желал, не теряй его: действуй быстро и решительно. А когда случай трудный и решение для тебя тягостно, оттягивай как можно больше, потому что время будет работать за тебя (54). Но раз решение принято, сколько бы времени на него ни ушло, – обсуждать лучше долго, чем мало, – действовать нужно тоже быстро и энергично (191). И, раз вы начали дело, недостаточно дать ему движение, а нужно упорно вести его до самого конца, ибо по своей природе всякое дело трудно (192).
В жизни важно выбирать момент. «Те же вещи, если их предпринять во-время, легко удаются и осуществляются как бы сами собою, а если предпринять их раньше времени, не только не удаются в тот момент, но затрудняют часто их осуществление в момент надлежащий. Поэтому не бросайтесь в дело очертя голову, не ускоряйте его, ждите, пока оно созреет и дойдет до своего срока» (78 и 339). Не следует пренебрегать незначительными фактами. «Малые, едва заметные начала часто являются причинами и больших катастроф, и большого благополучия. Поэтому признак величайшего благоразумия – заранее замечать и взвешивать каждое событие, хотя бы и самое малое» (82).
К поучениям этого рода надо
Эти очень извилистые рассуждения с многоэтажными отрицаниями, из которых в окончательном итоге никак не может получиться утверждения, с изобилием условных предложений, ограничивающих основные мысли, служат переходом, к серии других, где Гвиччардини поучает, как обставлять себя в жизни, чтобы не быть застигнутым врасплох. Сначала он напоминает о некоторых правилах, элементарных и нейтральных. Не нужно доверять письмам опасные сообщения (193). Не нужно без нужды говорить плохо о других (7 и 310), а уж если без этого нельзя обойтись, то пусть сказанное задевает только одного, потому что «великое безумие, желая оскорбить одного, обидеть многих» (8). Если же ты не желаешь, чтобы о чем-нибудь знали, то не говори этого совсем никому, ибо «люди болтают по разным побуждениям: кто для выгоды, кто просто зря, чтобы показать, что он что-то знает» (49) и, хотя облегчить душу (sfogarsi), поделившись с кем-нибудь горем или радостью, иной раз и приятно, но вредно. Умнее, хотя и трудно, воздержаться от этого (272).
Дальше начинается менее нейтральное и более острое. В тех же целях осторожности бывает полезно притворство, «хотя оно вызывает презрение и ненависть» (267). Если у тебя просят чего-нибудь, не отказывай прямо, а отделывайся ничего не значащими словами, потому что прямой отказ вызывает неудовольствие, а обстоятельства часто помогут потом уклониться от исполнения просьбы (36). «Очень полезно умело показать, что то, что ты делаешь в своих интересах, делается во имя общественного блага» (142). А иногда просто нужно лгать: «Отрицай, если не хочешь, чтобы что-нибудь знали, и утверждай, если хочешь, чтобы чему-нибудь верили, ибо, хотя за обратное будет говорить многое и оно будет почти несомненно, все-таки смелое отрицание или утверждение часто склонит на твою сторону слушающего» (37). Польза притворства или обмана еще больше, если у человека репутация правдивого (104 и 267), но если даже он известен как притворщик, ему все-таки нередко верят: верили же величайшему на свете обманщику Фердинанду Католику (105). В частности, не следует показывать, что ты на кого-нибудь в претензии, потому что в будущем этот человек может тебе пригодиться, а если он будет знать, что ты что-то против него имеешь, с него ничего не возьмешь (113). Особенно глупо выражать негодование против таких людей, которым по высокому их положению невозможно отомстить. Тут нужно «притворяться и терпеть» (249). Если приходится действовать на высоких постах, нужно «скрывать все неприятное, раздувать все благоприятное». Это, конечно, своего рода надувательство (ciurmeria), но оно необходимо: образ действия стоящих еще выше больше зависит от их мнения о людях, чем от дела (86). Если моральный кодекс Гвиччардини оказался недалек от того, чтобы превратиться в катехизис лицемерия, не его вина. Вина в социальной обстановке и его классовом положении в ней. Вспомним еще раз слова Климента VII: «Мир пришел в такое состояние, что ..» Для Гвиччардини и тех, кого он представляет, по-другому нельзя. Нужно думать о себе. Жизнь таит в себе трудности и опасности огромные. Кризис давит на все и истощает все ресурсы. И самое главное: нет защиты. Нужно защищаться самому. Этому должно служить все: напряжение всех ресурсов ума и рассудительности, анализ моральных лабиринтов, способность не теряться никогда, не обольщаться и не ослепляться ничем, разбираться в настоящем, искать просветов в тумане будущего и, если без этого нельзя, твердо занять позицию по ту сторону добра и зла.
IX
Особую группу изречений составляют мысли, посвященные вопросам хозяйственным. Они говорят больше всего о бережливости – «один дукат в кошельке делает тебе больше чести, чем десять, из него истраченных» (45 и 386), – об экономии, о необходимости соразмерять расходы с доходами. «Не трать за счет будущих доходов, потому что они нередко оказываются меньше, чем ты думал, или их не оказывается совсем. А расходы, наоборот, всегда увеличиваются. В этом заключается ошибка, из-за которой разоряются многие купцы»: они входят в долги, а потом, когда дела пойдут не так хорошо, запутываются (55 и 278). Тот, кто зарабатывает, конечно, может тратить больше, чем тот, кто не зарабатывает. Но тратить широко, полагаясь на заработки и не составив себе раньше хорошего капитала, – безумие, ибо заработки могут кончиться в любой момент (385). Вообще экономия вовсе не в том, чтобы воздерживаться от трат, а в том, чтобы тратить с толком (56 и 384).
Все это – мелкие советы и советики, которых сколько угодно в старых купеческих записных тетрадях, i zibaldoni, и которым уже за. сто лет до Гвиччардини Леон Баттиста Альберти придал классическую форму в «Трактате о семье».
В XVI веке последняя лавочница во Флоренции знала такие правила на-зубок. Почему Франческо вздумалось записывать именно их, когда из своего хозяйственного опыта он мог поделиться чем-нибудь гораздо более интересным? С недавних пор мы можем говорить об этом с полной уверенностью, ибо в 1930 году один из его потомков, Паоло Гвиччардини, издал хранившиеся в семейном архиве «Воспоминания» («Ricordanze»), посвященные различным эпизодам деловой жизни Франческо [55] . Записи эти сделаны во второй половине 1527 года, во время вынужденного бездействия в деревенской тиши. Они дают нам полное представление о денежных делах Франческо.
55
«Ricordanze inedite di F. Guicciardini pubblicate ed illustrate da Paolo Guicciardini», 1930, VIII.