Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
исследователей, причем некоторые считают ее центральной47. Утопическая критика может быть пассивной, молчаливо противопоставляющей реальному бытию иное, воображаемое бытие, а может быть и активной, нацеленной
на осуществление предполагаемой альтернативы. Исходя
из этого различия, Льюис МЬмфорд подразделял утопии на
две различающиеся по своим функциям группы. «Одна из
этих функций,— писал он в „Истории утопий**,— бегство
или компенсация; она выражает стремление к немедленному освобождению от трудностей или фрустраций, выпавших на нашу судьбу. Другая заключается в попытке обеспечить условия для нашего освобождения в будущем. Утопии, которые соответствуют этим двум функциям, я назову
утопиями бегства и утопиями реконструкции. Первые оставляют внешний мир таким, каков он есть; вторые стре-
47 «...ценность всякой утопии,— писал А. Свентоховский,— бывает
по преимуществу отрицательная, т. е. заключается в критике
и протесте против существующего уклада отношений» (Свентоховский А. История утопий. М., 1910, с. 61).
49
mjitc# йзменйть ёГб таким образом, чтобы стрбить отноШ-
нini с ним на своих собственных условиях» 48.
В общественной истории мы и в самом деле обнаружи-
IUMVM утопические типы, которые можно соотнести со схемок Мэмфорда49. Но, несмотря на эти различия, всем утопиям свойственна — в неодинаковой степени, разумеется,—критическая функция, ибо уже сам акт отрицания
утопическим сознанием наличного бытия есть не что иное, как критика последнего, которая получает позитивное
ионлощение в ином бытии, трансцендентном по отцошению
к 1существующему, сконструированном утопическим сознанием50. Это, кстати сказать, еще одно доказательство того, что абсолютная, универсальная типология утопий невозможна, а их классификация имеет познавательную ценность лишь в том случае, если ориентируется на конкретно-исторический контекст.
Говоря об активной и пассивной критике существующего общества, необходимо учитывать, с каких позиций ведется эта критика. Утопист может отвергать господствующие порядки как извращение или поругание прежних, дорогих его сердцу «истинных и должных» порядков. Он
может лелеять надежду на возвращение минувших времен, символически воплощенных в представлении о некогда
существовавшем «золотом веке». Он может строить образ
желаемого будущего в соответствии с идеалами прошлого.
Своеобразным выражением данной позиции является ситуация, когда объектом утопической критики становится
не наличное социальное бытие, которое утопист может в
принципе принимать и даже оберегать, а вырисовываю48 Mumford L. The story of Utopias. N. Y., 1926, p. 15.
49 Оба типа утопий достаточно четко просматриваются в истории
Америки. Многие утопические общины, создававшиеся в стране, несли в себе что-то от европейских монастырей, являясь
именно результатом «бегства» от «общества» и из общества, Герои готорновского «Блайтдейла» не ставили перед собой прямых реформаторских целей. Они хотели просто «оставить позади железные рамки общества»: «каждый из нас имел те или
иные причины быть недовольным прежним обществом, и каждому хотелось уйти из него (Хауторн Н. Блитдейл. М., 1913, с. 67).
50 Те самые герои «Блайтдейла», которые стремились, каждый по
своим мотивам, уйти из общества, собравшись вместе, решили
«показать человечеству пример жизни, основанной на принципах, лучших, чем те лживые и жестокие принципы, которые во
все времена управляли жизнью человеческого общества» (Там
же, с. 21).
41
щиеся тенденции его развития, нежелательное будущее, грозящее уничтожить настоящее. В такой ситуации умному утописту консервативной ориентации не остается ничего другого, как выступить с умеренной критикой данного
бытия, дабы попытаться предотвратить его грядущий распад, а в итоге — сформировать такое будущее, которое оказалось бы либо «опрокинутым» прошлым, либо «усовершенствованным» настоящим.
Но может иметь место и иная позиция, когда социальный критик стремится радикально изменить социальный
статус-кво и направить движение истории по качественно
новому руслу. Такая позиция объединяет столь не похожие друг на друга фигуры, как Мор и Фурье, Моррис и
Уэллс. За создаваемыми ими утопиями стоят чаще всего
восходящие социальные силы, самосознание и реальная
власть которых находится пока еще в стадии предварительного формирования.
Социальная утопия никогда не ограничивала свою задачу критикой существующих общественно-политических
структур. Тем более что эта критика часто носила косвенный, если не скрытый, характер и составляла своеобразный
фон, на который проецировались картины иного мира, воплощавшего представления утописта об общественном
идеале. Здесь обнаруживается еще одна функция социальной утопии — нормативная, основным содержанием которой является разработка идеала — социального, политического, эстетического, нравственного5i.
Роль утопии в формировании идеала предопределялась
по крайней мере двумя обстоятельствами. Во-первых, его
конструирование требовало раскованного воображения, а утопия всегда была тем «пограничным» между наукой и
искусством царством, где воображение чувствовало себя
легко и свободно. Во-вторых, утопическая форма оказывалась наиболее адекватной представлению об идеале как
недосягаемом совершенстве, высшем пределе, абсолюте, «максимуме» — представлению, получившему глубокую
разработку в немецкой классической философии (особенно
у Канта) и господствовавшему в западной культуре вплоть
до середины XIX в., до возникновения марксизма.
51 Хотя понятие идеала менялось по ходу истории (эти изменения прослеживаются, в частности, в книге: Лосев А. Ф., Шестаков В. П. История эстетических категорий. М., 1965, с. 294—325), он в принципе может быть определен как совершенный образ
объекта, составляющий цель деятельности субъекта.
42
Кант, конечно, понимал, что идеал призван направлять