Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
будет здесь уже выступать по отношению к идеологии как
вид к роду, как частное проявление идеологии, которая, в свою очередь, может принимать утопические формы.
Возможность взаимопроникновения идеологии и утопии не отрицал, правда, и сам Мангейм, полагавший, что
«в рамках исторического процесса элементы утопического
и идеологического не противостоят друг другу в чистом виде. Утопии поднимающихся слоев часто пронизаны
элементами идеологии» 9. Но такое взаимопроникновение, по логике немецкого социолога, не меняет противостояния идеологии и утопии: они остаются несовместимыми и
взаимоисключающими конструкциями.
«Слепота» утопического (и идеологического) сознания
вызвана, по Мангейму, спецификой социального бытия той
группы, к которой принадлежит субъект сознания. Групповое бытие «ущербно», но это, так сказать, естественная, 9 Mannheim К. Op. cit., S. 177.
14
неизбежная ущербность конкретного социального положения, не позволяющего охватить умственным взором целостную картину мира. Иначе говоря, субъект утопического
(и идеологического) сознания видит (не может не видеть) бытие не совсем таким, каково оно есть «на самом деле»
или каким его видят те, кто погружен в иное бытие. Это
сознание может рассматриваться, таким образом, как
«шифр» бытия его субъекта ив то же время как форма
сознания, неадекватная данному бытию и направленная
на его разрушение.
Мангейм отвергает широко распространенное и по сей
день в научной литературе представление об утопии как
проекте, реализация которого в принципе невозможна10.
«Утопии сегодняшнего дня могут стать действительностью завтрашнего дня» и, пишет он, цитируя афоризм
Ламартина: «Утопии часто не что иное, как преждевременные истины». Больше того, с точки зрения Мангейма, подлинная утопия — и в этом, как он считает, заключается
еще одно ее отличие от идеологии — непременно должна
получить адекватное осуществление. «Находясь в центре
борющихся представлений, действительно чрезвычайно
трудно установить, что следует рассматривать как подлинные (т. е. осуществимые в будущем) утопии и что следует
отнести к идеологии господствующих классов. Однако применительно к прошлому,— как добавляет немецкий социолог,— мы располагаем достаточно достоверным критерием
для определения того, что следует считать идёологией и
что утопией. Этим критерием является реализация»12.
Именно осуществимость утопии, настаивает Мангейм, позволяет ей выступить в качестве силы, которая оказывает
«на историко-социальное бытие преобразующее воздействие» 13.
Таким образом, по Мангейму, утопической является
всякая идеальная конструкция (идея, доктрина), дающая
неадекватное представление о социальной реальности, т. е.
фиксирующая в ней только отрицающие ее элементы, которая впоследствии получает практическое осуществлен
10 См. например: Utopia: Begriff und Phenomen des Utopischen.
Hrsg. von A. Neususs. B.7 1968, S. 104; Aware of Utopia. Ed. by D. W. Plath. Urbana, Chicago, London, 1971, P. IX.
11 Mannheim K. Ideologie und Utopie, S. 177.
12 Mannheim K. Ideologie und Utopie, S. 178.
13 Ibid, S. 179.
15
ние и тем самым оказывает воздействие на ход исторического процесса.
Нетрудно заметить, что Мангейм выводит сущностные
характеристики утопии из той роли, какую она играет в
обществе и которая определяется ее социальными функциями. При этом остается невыясненным, каким образом
возникает утопия и какими характеристиками она должна
обладать, чтобы выполнить свои функции. В итоге остается неясной и сущность утопического феномена. И хотя сам
Мангейм утверждает, что предлагаемая им дефиниция
утопии связана «с историческим значением этого термина» 14, что «утопии в их историческом понимании содержат в качестве существенных моментов элементы, которые входят в нашу конструкцию» 15, характер связей утопии с общественным бытием и общественным сознанием
остается нераскрытым.
Исследуя сущность утопии, мы, очевидно, должны исходить не из ее функций, а из способа продуцирования тех
исторически сформировавшихся конструкций сознания, которые на уровне рациональной интуиции воспринимаются (и фиксируются культурной традицией) как утопические. Только через сравнительный анализ способа продуцирования сознанием таких поизведений, как «Государство» и «Законы» Платона, «Утопия» Мора, «Город солнца»
Кампанеллы, «Океания» Гаррингтона, «Путешествие в
Икарию» Кабе, «Взгляд назад» Беллами, трактатов Сен-
Симона, Фурье и Оуэна, посвященных устройству «наилучшего общества», а также многих других произведений, принадлежность которых к утопическому кругу представляется очевидной, можно раскрыть сущность утопии как
феномена сознания, обладающего определенными структурными и функциональными характеристиками и определенной «культурной субстанцией».
Критическое отношение К. Маркса и Ф. Энгельса к
утопии, использование ими этого понятия как отрицательной метафоры не должны заслонять от нас того очень важного обстоятельства, что они никогда не видели в «неосуществимости» утопии выражение ее сущности. Последнюю
они искали в ее ненаучности, в несоответствии содержания утопических конструкций реальному характеру объективных отношений, Маркс видит в утопии «непонима-
Ibid., S. 176.
Mannheim К. Op. cit., S. 176.
16
пие необходимого различия между реальной и идеальной
структурой буржуазного общества и вытекающее отсюда
желание предпринять совершенно излишнее дело: претворить опять в действительность само идеальное выражение...» 16
Будучи целенаправленной и предметной, человеческая