Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
23
историю, либо обратить ее течение вспять. Характеризуя
истоки утопизма Платона, А. Ф. Лосев пишет, что великий мыслитель «ясно увидел, что современное ему общество идет к гибели, что совершенно не за что ухватиться
ни в общественной, ни в политической жизни, что нужно
избрать какой-то свой путь... Поэтому Платону... приходилось использовать ту область человеческого сознания, которая всегда приходит на выручку в моменты великих
социальных катастроф. Эта область — мечта, фантазия, новый — и уже рационализированный — миф, утопия. В самом деле, куда бы деваться такому человеку, как Платон, с его социально-политическим критицизмом, с обостренным чувством негодности современных порядков, при
полном неведении будущих судеб своего народа и одновременно жажде немедленного переустройства всей жизни? Оставались только мечты и утопия. Оставался идеализм»28.
История буржуазных революций XVII—XIX вв. подтвердила существование связи между подъемом утопической мысли и распространением утопического сознания, с одной стороны, и состоянием общественного и политического кризиса — с другой. Социальная революция стимулирует утопию, причем утопическое сознание активизируется
не только в процессе ее непосредственного осуществления, но и в предреволюционный период, который рождает
столько ожиданий и надежд у потенциальных участников
революции. «Французская революция,— пишет А. Мортон,— должна была освободить людей от политической тирании и начать век, открывающий, благодаря торжеству
разума, путь к Утопии. Машины были призваны беспредельно увеличивать национальное благосостояние и снять
с людей проклятие, наложенное на них после грехопадения
Адама, в силу которого, как бы тяжело и продолжительно
ни трудился человек, он не мог выработать много больше
того, чем требовалось ему, чтобы поддержать свою жизнь.
В 1789 году казалось, что это бремя будет снято с плеч, и люди чувствовали себя так, точно им оставалось лишь
разогнуть спину и шагнуть прямо в земной рай.
Такие ожидания не новы, особенно в Англии. Нечто
похожее мы уже наблюдали в XVII веке, когда английская
революция казалась преддверием к „золотому веку11…»29.
28 Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона.— В кн.: Платон. Соч., М., 1968, т. 1, с. 24, 25.
29 Мортон А. Л. Английская утопия. М., 1956, с. 24, 25
24
Утопию часто стимулируют и первые послереволюционные годы, когда утопические настроения и ориентации вызываются не надеждой, как до или во время революции, а прежде всего глубокими разочарованиями, выгнанными нежеланием или неспособностью победившего
if.пасса выполнить прежние обещания, либо недовольст-
иом «медленным» осуществлением революционных преобразований.
Утопическое сознание, рассматриваемое в широком
историческом контексте, обнаруживает нечто вроде «пульсации»: на какое-то время оно как бы «угасает», «замирает», чтобы потом начать «биться» вновь, быть может, еще
сильнее, чем прежде. При этом «угасание» 30 и последующее
«возрождение» утопии может сопровождаться изменением
приоритета ее функций и степени трансцендированности
утопического идеала. В предреволюционный и революционный периоды на передний план чаще всего выдвигаются утопические проекты реформаторского типа. Они
ировозглашают идеал, который представляется субъекту
революционных изменений осуществимым либо непосредственно в ходе проводимых преобразований, либо в недалеком будущем. К тому же революционная эйфория сплошь
и рядом пробуждает в массе представление — поддерживаемое авангардом — о чуть ли не безбрежных возможностях революционеров, об их способности «творить
чудеса». Такие представления приобретают особое значение, когда революция осуществляется под религиозными
лозунгами или под руководством религиозных сил. В итоге в сознании определенной части теоретиков и практиков
революции рождается иллюзия «конца утопий», т. е. осуществимости чуть ли не всякого утопического проекта —та самая иллюзия, которая леворадикалами 60-х годов
XX в. так и была сформулирована: «конец утопии», но
которая отнюдь не была новаторским порождением современного леворадикального сознания и время от времени
воспроизводилась в сознании буржуазных революционеров XVII—XIX вв 31. В период послереволюционных разо-
30 Это проявляется не столько в уменьшении числа публикуемых
утопий, сколько в падении их влияния на общественное сознание, в сужении сферы распространения и воздействия утопического сознания.
31 «Утопия на короткое время перестала быть сказкой,— пишет
Мортон об ощущениях, владевших участниками английской революции XVII в.— Тысячи людей поверили в то, что она уже
где-то близко, что до нее уже рукой подать. Новый класс, сме-
25
чарований или в межреволюционные периоды, когда возможности радикальных изменений еще слишком далеки, чтобы их можно было разглядеть невооруженным глазом, усиливается тяга к поискам метафизических оснований
грядущих преобразований и тех идеалов, под знаменем которых они могли бы быть осуществлены. Тогда степень
трансцендированности утопического идеала обычно снова
возрастает, а возможности его практического осуществления либо связываются с отдаленным будущим, либо вообще рассматриваются как проблематичные.
«Пульсация» утопии совсем не означает, что утопическое сознание движется «по кругу» и механически воспроизводит в новых исторических условиях прежние свои
формы. История утопии — это история ее эволюции, которая распространяется на непосредственные объекты и