Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
создание которого, следовательно, должно стать задачей
утописта.
Перенос акцента с объективного на субъективное может создать впечатление, что современная утопия приобретает более отчетливую гуманистическую окраску. Однако это утверждение было бы слишком категоричным. В условиях интенсивного развития и широкого применения
средств массовой коммуникации, а также прогресса в
области психологии становится возможным более непосредственное воздействие на сознание, психику индивидов и групп и формирование
с заданной программой, которая может резко расходиться
с принципами гуманизма.
Интерес современной утопии к внутреннему миру человека, его «самочувствию», субъективности связан еще и
с теми сложными, внутренне противоречивыми процессами, которые происходили в сфере культуры капитализма
на протяжении всего послевоенного периода— начиная от
чуть ли не массового увлечения вульгаризированным экзистенциализмом и кончая формированием «контркультуры».
Экзистенциализм расшатывал устои традиционной утопии, рассматривая борьбу, которую ведет человек в мире, как «никогда не кончающееся поражение». Вместе с тем
экзистенциалистские постулаты, требовавшие от сознания перенести акцент на внутренний мир человека, его
свободу, умение «чувствовать» жизнь, рождали представление о том, что какая-то «иная», полагаемая воображе8 Э. Я. Баталов 225
нием, не «тошнотворная» жизнь все-таки возможна, хотя
она совсем не такова, какой ее рисовала классическая утопия. Это представление отчетливо проявилось в утопических «программах» и «декларациях», выплеснутых на поверхность интеллигенцией (часть которой имела как раз
экзистенциалистскую «закваску») 60-х годов.
Кризис буржуазной культуры XX в. не привел и не
мог привести к разрушению утопии, он лишь «деформировал» ее, изменил привычные представления о благе, о счастье, о цели и смысле жизни. Вместе с тем он создал
почву для антиутопических ориентаций, обычно пулучаю-
щих распространение в обстановке социальной и политической стагнации или реставраторских тенденций.
§ 2. Социальная утопия
и политическое сознание
Среди американских политиков, философов и художников никогда не существовало единого отношения к утопии и утопизму, равно как и однозначной оценки одних и
тех же утопических проектов и идеалов. Каждый крупный
исторический период порождал обычно не только новый
спектр утопий, различающихся по своей направленности
и содержанию, но и более или менее широкий спектр позиций в отношении самого утопического феномена, за которым стояли крайние противоборствующие ориентации —проутопическая и антиутопическая.
Подобный плюрализм объясняется отчасти неодназнач-
ным пониманием и толкованием утопии. Но есть и более
глубокая причина: различное отношение теоретического
и практического сознания к утопии и утопизму отражает
противоборство
сил американского общества. Точно так же выдвижение на
передний план проутопической или антиутопической ориентации и превращение ее в господствующую тенденцию
хотя и определяется обычно целым комплексом причин, однако находится в первоочередной зависимости от реальной расстановки политических сил в американском обществе, от господствующих на данном этапе настроений и
превалирующих политических тенденций, от структуры
политического сознания общества.
Спектр политических ориентаций (кристаллизующихся
в соответствующих типах сознания), существующих в
США на протяжении последних десятилетий, распадается
226
на четыре крупных «блока», которые мы можем обозначить в соответствии с традицией американской политической культуры как праворадикальный, консервативный, либеральный и леворадикальный, причем каждый из этих
блоков, в свою очередь, распадается на ряд типов39.
У представителей каждого из этих блоков существует
свое отношение к утопизму и утопии — как в плане практического продуцирования утопических идеалов и проектов, так и в плане теоретической рефлексии.
Наиболее решительными противниками утопизма в послевоенной Америке выступили консерваторы — как традиционалисты, так и либертаристы. В их лице антиутопизм
нашел самых рьяных и убежденных поборников, точно так
же как консерваторы нашли в антиутопизме сжатое и четкое, хотя, возможно, и несколько прямолинейно сформулированное выражение своего кредо. Дж. Нэш, исследовавший «консервативное интеллектуальное движение в
Америке» за период с 1945 по 1975 г., отмечал, что, несмотря на очевидное отсутствие «монолитности» консерватизма и на «пленительную гетерогенность консервативной
мысли» 40, всем консерваторам присущи «некоторые фундаментальные „предрассудки’’: „презумпция” (различная
по интенсивности) в пользу частной собственности и экономики свободного предпринимательства; оппозиция к
коммунизму, социализму и всевозможным утопическим
схемам; поддержка крепкой национальной обороны; вера
в христианство или иудаизм (или, по крайней мере, признание полезности такой веры); принятие традиционной морали и потребность в жестком моральном кодексе; враждебное отношение к позитивизму и релятивизму; „ярост-
ное“ утверждение добродетельности Америки и
Запада» 41.
Рассуждая об утопии, консерватор имеет в виду только
одну ее разновидность — утопию-максимум, ориентированную на «разрушение» существующего и построение нового, совершенного общества. А идеалы этой утопии находятся, как нетрудно понять, в прямом противеречии с теми принципами, которые лежат в фундаменте консервативного