Социальная утопия и утопическое сознание в США

Баталов Эдуард Яковлевич

утрачивает некогда присущий ему трансцендентный характер, «заземляется», что, между прочим, отмечают и некоторые из западных социологов. «Утопия,— писал Д. Белл

в «Становлении постиндустриального общества»,— всегда

понималась как проект гармонии и совершенства в отношениях между людьми. Для мудрецов древности утопия

была плодотворной невозможностью, представлением о

желаемом, которое человек всегда стремится достичь, но которое по самой своей природе таково, что не может быть

достигнуто. И все

же благодаря самой своей идее,— подчеркивает Д. Белл,— утопия служила мерилом суждения о людях, идеалом, с точки зрения которого измерялась реальность. Нынешнее высокомерие заявило о стремлении преодолеть этот разрыв и воплотить идеал в реальность; и в

этой попытке перспективы идеала стали сужаться, а идея

Утопии стала тускнеть» 37.

По-видимому, тенденция к деабсолютизации утопии

имеет глубокие исторические корни и лишь отчасти связана с распространением позитивистских настроений. Не

менее важную роль в этом процессе сыграли антиутопиче-

ские тенденции нашего времени. Антиутопия явилась попыткой доказать не только иллюзорность ориентации на

трансцендентные ценности, но и опасность максималистской ориентации, за которой виделась угроза «тирании

идеи», т. е. самодовлеющего стремления осуществить

утопическую идею «с логикой геометра и рвением инквизитора», невзирая ни на какие преграды, поставленные объективными условиями38. Однако главное, что предопреде37 Bell D. The Coining of Post — Industrial Society. N. Y., 1973, p. 488—489. Возвращаясь к этому вопросу в своей книге «Культурные противоречия капитализма», Белл проводит связь между утратой утопией трансцендентного характера, с одной стороны, и ослаблением позиций религии, позитивистстким подходом

к социальной реальности — с другой. «Современные общества,—пишет он,— заменили религию утопией — утопией не как трансцендентным идеалом, а как идеалом, который должен быть реализован в истории (прогресс, рациональность, наука), причем

вскармливает его технология, а повивальной бабкой выступает

революция» (Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism.

N. Y., 1976, p. 28).

38 «Парадокс утопизма с антиутопической точки зрения,— пишет

Ю. Гудхарт,— заключается в следующем. Утопическая идея

выражает импульс, направленный на освобождение, на личное

и общественное осуществление человека. Однако, когда она ока-

223

ляет деабсолютизацию идеала в современной амриканской

утопии,— это, на наш взгляд, объективное положение, в котором волей истории оказалась буржуазия США: у нее

сегодня просто нет собственного трансцендентного идеала-

«максимум», какой был у буржуазии в пору ее расцвета

и который обладал большим общегуманистическим потенциалом, делавшим этот идеал целью деятельности широкой массы. Место «максимума» теперь занимает — по

крайней мере, в подавляющем большинстве утопий — идеал, который можно назвать преферентным, поскольку он

ориентирует на лучшее из возможного и — что весьма существенно — в пределах буржуазной цивилизации. Такая

утопия задает параметры будущего общества в соответствии с представлениями ее создателей о тех проблемах и

задачах, которые предстоит решить современному капитализму, чтобы обеспечить не столько совершенствование, сколько его выживание. При этом вопреки тому, что пишет

о современной утопии Д. Белл, большинство нынешних

американских утопий вполне определенно отрицает социальную революцию как средство своего практического осуществления.

С деабсолютизацией идеала современной утопии связана и такая ее особенность, как «открытость» или «незавершенность». В утопиях прошлого господствовали, как правило, такие принципы жизнедеятельности общества, которые исключали альтернативные решения. Утопический

проект содержал описание буквально всех сторон жизни

общества, в котором обычно господствовали мелочная опека и регламентация: достаточно вспомнить Шарля Фурье, считавшего своим долгом педантично предусмотреть, описать, а по возможности еще и метафизически обосновать

все стороны совершенного общества. На этом историческом

фоне большинство нынешних утопий выглядит какими-то

набросками, фрагментами, чем-то вроде «полуутопий», как

называет их Ф. Полак. Никакой замкнутости или мелочной регламентации — только общие контуры, общие принципы жизнедеятельности утопического сообщества.

Конечно, не только опыт социальной истории определяет специфику современной утопии. Как уже отмечалось

зывается инкорпорированной в исторический процесс, она начинает осуществлять собственное принуждение или тиранию»

(Goodheart Е. Culture and the Radical Conscience. N. Y., 1974, p. 111).

224

ныше, многие ее черты связаны с развитием науки и техники. Если сопоставить основные этапы развития утопической мысли за последние несколько сот лет, можно установить, что на каждом из этих этапов утопия испытывала

воздействие со стороны наиболее развитых или «модных»

наук и теорий своего времени. Эту связь можно проследить и на примере некоторых современных американских

утопий, ведущих сложный диалог с фрейдизмом, в ходе

которого утопия отстаивает свое право на существование

и одновременно заимствует некоторые идеи, развивающиеся в русле психоаналиаза. Отсюда еще одна особенность, характерная для целого ряда современных утопий, которую можно назвать психологизмом: акцент на внутренний мир человека, на его психику, исходящий из постулата, что совершенно и желанно не то общество, в котором существуют объективные предпосылки для счастливой жизни, а то, в котором люди чувствуют себя счастливыми и