Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
систем можно именно за счет устранения «человеческого
элемента» 24, ибо последний принципиально не способен
достичь необходимого для утопии уровня совершенства.
Поскольку такой подход к созданию «совершенных систем» не распространяется за пределы самой науки и тех20 Boguslaw R. The New Utopians. A Study of System Design and Social Change. Englewood Cliffs; New Jersey, 1965, p. V, 1.
21 Boguslaw R. The New Utopians, p. 2.
22 Ibid.
23 «Классические утописты пытались достигнуть этой цели (построить общество, которое было
страданий, связанных с человеческим несовершенством.— Э. Б.), населяя свои социальные системы совершенными человеческими существами, заполняя их совершенными социальными
структурами, совершенными ситуациями или совершенными
принципами» (Boguslaw R. Op. cit., p. 2).
24 «Теоретические и практические решения, которые они ищут, направлены все в большей мере на уменьшение числа и сужение
сферы ответственности человеческих существ в рамках оперативных структур создаваемых ими машинных систем» (Boguslaw R. Op. cit., p. 2).
211
ники, постольку он не оказывает существенного влияния
на изменение общего спектра социальных идеалов, формирующихся на Западе, в том числе и в США. Другое дело, когда возрастают социально-мессионистские притязания
науки и техники, т. е. когда ученый или инженер позитивистской закваски выражает стремление и готовность
«усовершенствовать» общество на основе тех же самых
методов, которые обнаруживают свою эффективность в
деле создания действующих инженерных систем. В этой
ситуации возрастает вероятность того, что «новые утописты» могут сыграть более существенную роль в формировании альтернативных моделей социума.
При этом следует отчетливо представлять себе, что последовательно выраженная логика «нового утопизма» неизбежно ведет к парадоксальному выводу: мир оптимально
функционирующей утопии — это мир, в котором человеку
нет места. Поскольку речь идет о социальной утопии, то
такой вывод выглядит весьма настораживающим. Но, как
мы увидим дальше, именно этот парадокс, хотя и не всегда
четко артикулируемый (и, быть может, даже не всегда
вполне сознаваемый «новыми утопистами»), лежит в основе некоторых вариантов современной американской технократической утопии. Этот же парадокс, но постигнутый
уже на уровне эстетической интуиции, выступает в качестве побудительного мотива создания некоторых негативных
утопий.
Как и прежде, формирование утопического сознания и
конструирование утопических идеалов происходит в сфере
художественной литературы. За послевоенные годы в Америке опубликованы десятки произведений, либо полностью
выдержанных в утопическом жанре, либо содержащих
«встроенные» утопические фрагменты и выражающих более или менее четко артикулированные утопические идеалы. Среди них сочинения К. Воннегута, Дж. Сэлинджера, Р. Брэдбери, А. Азимова.
И все же в целом в формировании утопического идеала
современная художественная литература играет более
скромную роль, чем наука, футурология или социальная
теория,
американской утопии. Как утверждает, в частности, Э. В. Осипова, «утопия в чистом виде, как ее определил Д. Рисмен,—„ра-
212
можно, что это временное явление, но за ним стоят определенные тенденции, характерные для духовной жизни
американского общества второй половины XX в.
Изменение социальных функций науки, распространение научно-популярной литературы, возникновение футурологии, оказывающей все большее влияние на массовое
сознание, привели к тому, что они приняли на себя некоторые функции, в прежние времена принадлежавшие художественной литературе утопического характера. Этому
способствовало и развитие средств массовой коммуникации, в первую очередь телевидения, печати, кино, которые
помогают довести (в популярной форме) новейшие достижения науки до массового читателя и зрителя. Приобщение последних к науке принимает сегодня и более непосредственный характер, поскольку через высшую школу
теперь проходит неизмеримо большее число людей, нежели
в XIX в. В этих условиях не только классический утопический роман, но и вся следующая традиционным канонам
утопическая беллетристика выглядят несколько устаревшими и наивными, неспособными вызвать тот энтузиазм
и то доверие, которые рождали романы-утопии XIX в.
циональная вера не в существующую реальность, но в реальность возможную...4* не характерна для современной американской литературы, где скорее можно найти образцы антиутопии
(К. Воннегут, Р. Брэдбери). Но утопия этическая (или система
нравственных принципов), имеющая долгую историю в литературе США, продолжает жить и поныне» (Осипова Э. В. Истоки этической утопии в послевоенной американской литературе.— В кн.: Проблема традиции в американской литературе. М., 1980, с. 69). Автор ссылается на «этическую утопию Р. Эмерсона и Г. Торо, черты которой (доверие к себе, добровольная бедность, близость к природе, любовь, дружба) возродились в творчестве Т. Уайлдера, Т. Капоте, Дж. Сэлинджера, С. Беллоу, Дж. Чивера, Р. Брэдбери, К. Воннегута, Дж. Гарднера, К. Кизи, драматургов Дж. Лоуренса и Р. Ли» (Там же). «Утопия в чистом виде» действительно «не характерна» для послевоенной
литературы США, но она все же существует. Еще важнее отметить, что те литературные традиции, на которые ссылается
Э. В. Осипова, далеко выходят за пределы «этической утопии».
И у Торо, и у Эмерсона, и у просветителей !мы находим утопические идеалы, касающиеся не только нравственного поведения
индивида, но и структуры социального целого, организации жизни «совершенного общества». Равным образом, в творчестве перечисленных писателей нашего времени мы обнаруживаем
стремление сформулировать не только этическо-утопический