Социологический ежегодник 2010
Шрифт:
И все же равноценно ли падение коммунизма его смерти? Ссылаясь на Ю. Хабермаса, автор отмечает, что «программа коммунизма» далеко не выполнена. Призыв к социальной справедливости и к созданию достойных условий человеческого существования, привлекший в позапрошлом столетии к коммунистическим идеям миллионы сторонников, и сегодня звучит ничуть не менее актуально для еще большего числа современных обездоленных. В той же Индии, которую можно считать крупнейшей драгоценностью в короне «текучего» модерна, несколько десятков миллиардеров сосуществуют с четвертью миллиарда людей, живущих менее чем на 1 долл. в день. Более 40% индийских детей моложе пяти лет систематически страдают от недоедания. Мало того. Бедность вернулась и в те страны, откуда, казалось, она была навсегда изгнана. В Британии, например, более 14 тыс. детей из малообеспеченных семей получают бесплатные школьные завтраки в качестве единственного средства избежать недоедания. В последние годы правления Тони Блэра еженедельный доход 10% беднейших британских домохозяйств упал до 9 ф. ст., тогда как доход 10% наиболее обеспеченных домохозяйств дополнительно вырос на 45 ф. В целом список социальных болезней так называемых «развитых обществ» остается длинным и даже продолжает расти.
За всеми статистическими данными, графиками и корреляциями, свидетельствующими о новом нарастании социальной несправедливости, стоят, помимо прочего, нарастающая моральная индифферентность, притупление инстинкта самосохранения и неспособность понять, что и в современном мире достойная жизнь и счастье не являются чем-то само собой разумеющимся. Надежда на то, что каждый способен обеспечить себе достойную жизнь в одиночку, является фатальной ошибкой. Мы ни на йоту не приблизимся к этому идеалу, отстраняясь от социальных бед и неудач других людей.
Как-то в конце 1920-х или в начале 1930-х годов Антонио Грамши в одной из записей, сделанных им в туринской тюрьме, отметил: «Кризис состоит именно в том факте, что старое умирает, а новое не может родиться» (1, с. 276). Он назвал это состояние «междуцарствием» (interregnum). Грамши вкладывал в понятие «междуцарствие» свой особый смысл, имея в виду одновременные и глубокие изменения социального, политического и юридического порядка. В каком-то смысле его понимание «междуцарствия» близко к ленинской трактовке революционной ситуации, когда верхи более не могут править по-старому, а низы не хотят по-старому жить. Грамши спроецировал внешние контуры «переходного периода» на экстраординарную ситуацию разрушения правовых оснований старого социального порядка, синхронную с начальной фазой конструирования правовых рамок нового порядка.
По мнению Баумана, нынешние планетарные обстоятельства несут на себе печать нового междуцарствия. Сегодня умирает виртуальное единство территории, государства и нации, рассматривавшееся в качестве ключевого фактора глобального распределения суверенитета. Это единство подвергается эрозии и теряет монополию на политическое действие. Ни один из центров принятия решений в современном мире не располагает более полнотой суверенитета. Пребывающий в свободном плавании суверенитет очень трудно определить и еще сложнее защитить от посягательств множества квазисуверенных субъектов. На смену союзу власти и политики, укоренившемуся в правительственных резиденциях наций-государств, приходит их сепарация друг от друга. В эпоху нового междуцарствия старые структуры политического управления демонстрируют свою неспособность решать проблемы, вызванные усиливающейся глобальной взаимозависимостью.
Но когда же междуцарствие закончится, а его итогом станет утверждение новых универсальных принципов человеческого сосуществования? И можем ли мы назвать агентов, способных эти принципы сформулировать и ввести в действие? Бауман связывает с поиском ответа на эти вопросы «метавызов» XXI в. К нему в конечном счете сводятся все прочие вызовы, риски и кризисы, с которыми человечество уже сталкивается или вскоре столкнется. Подобно самому вызову, ответ на него должен быть глобальным.
1. Gramsci A. Selections from the Prison notebooks / Ed. by Q. Hoare, G. Nowell-Smith. – L.: Lawrence & Wishart, 1971.
Множественные траектории модерна: Почему социальная теория нуждается в исторической социологии
Петер Вагнер, профессор университета Тренто (Италия), в своей статье «Множественные траектории модерна: Почему социальная теория нуждается в исторической социологии» отмечает, что анализ существующих форм модерна является самым серьезным вызовом социальной и политической теории, а также сравнительно-исторической и политической социологии. По его мнению, концептуальный и эмпирический анализ должен быть направлен на выявление как общего, так и специфического в различных формах модерна. При этом особое внимание исследователей должно быть обращено на выяснение того, почему партикулярные формы модерна трансформировались в специфические социетальные установки и институты.
Актуальные дискуссии о модерне сфокусированы главным образом на динамике институциональной структуры. Это вполне оправданно для сравнительной политической экономии, в рамках которой неолиберальному дерегулированию противопоставляются устойчивые национальные режимы экономического регулирования. Такой подход оправдан и для анализа международных отношений, противопоставляющего интернационализацию (посредством гегемонии или международных режимов) региональному институциональному строительству или сохраняющим свою жизнеспособность нациям-государствам. Даже в социологических дискуссиях, хотя и с некоторым смещением акцентов, доминирует установка на рассмотрение взаимосвязанных процессов индивидуализации и глобализации, тогда как конкурирующие представления об интеграции отдельных обществ или о формировании структурированного глобального общества занимают более слабые позиции. В то же время в социокультурных исследованиях внимание смещено к концепциям «глокализации» или «гибридизации», благодаря чему становится возможным учесть динамическую перспективу в анализе современного мира.
П. Вагнер подчеркивает, что на фоне общего доминирования исследований институциональной структуры наибольшее внимание привлекает идея множественности модернов, постулирующая плюрализм моделей социально-политической организации. Этот подход, пионером которого является Ш. Эйзенштадт, объясняет устойчивый характер плюрализма социально-политических моделей многообразием «культурных программ». Однако, по мнению автора, данный подход обладает двумя недостатками. Во-первых, сильная идея «культурной программы» предполагает высокую степень стабильности любой конкретной формы модерна. Приверженцы этого подхода предпочитают говорить о традиционных цивилизациях – китайской, японской, индийской и т.д. Однако данный подход довольно трудно без оговорок или ограничений использовать в тех случаях, когда в центре внимания оказываются такие страны, как Бразилия, Австралия, США или даже Россия. Во-вторых, слабость представлений о множественности модернов связана с дихотомией общих и обязательных характеристик модерна, с одной стороны, и многообразия культурных программ – с другой стороны. Подобная дихотомия порождает трудности всякий раз, когда множественность манифестаций модерна требуется эксплицировать в категориях специфических культурных программ.
Указывая на эти проблемы, Вагнер отмечает потребность в инновативном подходе к сравнительному анализу современных обществ. По его убеждению, решающую роль в разработке этого подхода могла бы сыграть категория «самопонимание» (self-understanding). Самопонимание не является неизменным для того или иного общества на протяжении веков; оно указывает на качественные трансформации, происходившие в недавнем прошлом. Речь, таким образом, идет не о фундаментальных культурных программах, а о продолжающемся процессе более или менее коллективного осмысления специфической ситуации конкретного социума в свете значимого опыта прошлого. Кроме того, предлагаемый автором подход ориентирован не на отрыв «культуры» от институционального каркаса модерна, а на демонстрацию того, как процесс реинтерпретации исторического опыта воздействует на институциональные изменения. Иначе говоря, автор стремится продемонстрировать связь между культурно-интерпретативными и социально-политическими трансформациями (с. 55).