Сохраняя веру (Аутодафе)

Сигал Эрик

Беллер повернулся к аудитории.

— Ну что ж, теперь я по крайней мере уверен, что те, кто остались, свободны от предубеждения.

После этого он рассмотрел религиозные обряды Востока и Запада в качестве подтверждения того, что во всех случаях секс играет центральную роль.

— Многие культы поощряют плотские удовольствия без всяких угрызений совести. Например, индуизм рассматривает союз мужчины и женщины как отражение и подтверждение вселенской гармонии. В сегодняшней Индии можно видеть буквально тысячи алтарей в честь эрегированного фаллоса, символа бога Шивы.

В древнекитайском даосизме секс был торжественным действом, «радостным обрядом», приносившим на землю рай. А в раннем христианстве, — продолжал он, — не было ничего похожего на безбрачие. Многие из христианских святых стали таковыми после богатого опыта заядлых любителей плотских утех — возьмите, к примеру, святого Антония или святого Иеремию, которые сами признают, что до принятия целибата были самыми настоящими распутниками. Вспомним также жаркую молитву, вознесенную Господу Святым Августином в юности: «Ниспошли мне целомудрие и самообладание — но не слишком скоро».

По аудитории вновь пронесся смешок, и я не смог удержаться от того, чтобы не посмотреть на присутствующих среди нас священнослужителей. В отличие от бунтарей-студентов они с уважением внимали Беллеру, а некоторые даже кивали — должно быть, благодаря тому, что были старше и понимали, что он не фабрикует доказательства, а тонко подбирает их.

Подход, который применял Беллер, был сродни фрейдистскому психоанализу, когда слепая вера отметается как нечто иррациональное, невротическое или же как сублимация эротического чувства.

Я прочел практически все, что было рекомендовано учебной программой, глубоко нырнув в круговорот религиозных противоречий. Теперь я и сам не знал, удастся ли мне выйти из него, сохранив свою веру непоколебимой.

Экзамена по окончании курса не предусматривалось. Единственное, что требовалось, — это написать курсовую работу длиной в пять тысяч слов. Поскольку слушателей было слишком много, чтобы Беллер мог лично ознакомиться со всеми работами, к этому делу были привлечены четверо аспирантов. Но я жаждал, чтобы мою работу прочел именно он, и отчаянно изобретал способ этого добиться.

Лекции Беллера заканчивались в час. Обычно, вместо того чтобы бегом мчаться в семинарию на обед, я перекусывал каким-нибудь салатом в студенческом буфете в корпусе Джона Джея.

Как-то раз — это было в четверг, — отстояв очередь и пытаясь найти себе местечко за столом, я увидел профессора Беллера. Он сидел один и, жуя, листал какой-то научный журнал. Я размышлял, удобно ли будет его побеспокоить. Но другого шанса могло и не представиться.

— Прошу прощения, профессор Беллер. Не позволите присесть с вами?

Он поднял глаза и приветливо улыбнулся.

— Буду рад, если составите мне компанию. Только, пожалуйста, называйте меня Аарон.

— Спасибо. Меня зовут Луриа… То есть — Дэнни. Я слушаю ваш спецкурс.

— Правда? — спросил он, с явным удовольствием оглядев мою ермолку и черное одеяние. — Вы оправдываете свое имя, Дэниэл. Вы ведь оказались единственным фруммером, у кого хватило храбрости остаться в логове льва.

Я хотел

было сказать, какое огромное впечатление на меня произвел его курс, но он не давал мне и рта открыть, подробно расспрашивая обо мне, моей семье и учебе. С удивлением и гордостью я узнал, что он знает моего отца. Ну, то есть слышал о зильцском ребе.

— У зильцеров прекрасные богословские традиции. Вы, должно быть, мечтаете пойти по стопам вашего отца? — поинтересовался он.

— Да, — признался я. — Хотя мне до него далеко.

— Истинно Сократова скромность, — заметил он.

— Ну, я отнюдь не Сократ…

— А я — не Платон, — отозвался он. — Но это не мешает нам докапываться до неуловимой истины. Скажите-ка мне, что вы хорошего прочли за последнее время?

Малодушно ища его одобрения, я ответил, что купил несколько его собственных сочинений — в твердой обложке! — и собирался их прочесть за предстоящие каникулы.

— Ну что вы! — замахал он руками. — Не тратьте зря денег! Купите Мартина Бубера или Хешеля — «Бог в поисках Человека». Это незаурядные умы. Я всего лишь компилятор. — Он подмигнул. — И профессиональный возмутитель спокойствия.

— Вовсе нет! — Я призвал всю свою храбрость. — Вы проливаете свет на множество темных мест. Во всяком случае, для меня это так.

Я видел, что он искренне тронут.

— Спасибо, — тепло произнес он. — Для учителя это самые приятные слова. Может быть, когда-нибудь вы напишете что-то такое, что вернет меня в лоно веры.

Я был поражен.

— Вы правда хотите верить в Бога?

— Конечно, — прямодушно ответил он. — Вы разве не знаете, что агностики жарче всех ищут доказательств существования Бога на Небесах? Может быть, Дэниэл, вы станете основателем экзистенциализма иудейского толка?

Он вдруг взглянул на часы и поднялся.

— Прошу меня извинить, но у меня в два начинается прием больных. Наша беседа доставила мне удовольствие. Давайте ее как-нибудь продолжим.

Я немигающим взглядом смотрел ему вслед.

Прокручивая в голове весь разговор, я вдруг понял, что самой важной его частью были слова прощания. Слова о том, что он направляется в реальный мир, чтобы лечить мятущиеся души, то есть людей, которым для душевного спокойствия веры оказалось мало.

И я подумал, не получится ли так, что и я стану одним из них?

21

Дебора

На сей раз в ресторане отеля «Царь Давид» обедал ребе Шифман. Он оделся подобающим образом — в белую сорочку и черный костюм с черным галстуком. Жена даже вычистила щеткой его парадную шляпу.

Но сам обед был окружен покровом тайны. Про гостя говорили одним словом — «Филадельфия».

Утро ребе провел за чтением бумаг в истрепанной папке с какими-то пометками на обложке, которые Дебора, осмелившись проявить любопытство, когда хозяин выходил из комнаты, приняла за японские.

— Хорошо. — Он вздохнул, закрыл папку и собрался идти, пробурчав то ли самому себе, то ли Лие, помогавшей ему надеть черный сюртук: — Что касается «Филадельфии», то решение зависит от жены.

Лия сжала ему руку.