Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
Я бросил взгляд через плечо и увидел, что мать и Малка истово молятся. Я обвел взором перепуганные лица молящихся — всех, за исключением отца. На него смотреть мне было невыносимо.
По мере того как мы декламировали священные строки, Рена все ниже роняла голову.
Мы все замолчали. Наступила полная тишина. Было слышно, как за окном свирепо завывает ветер.
Отец забеспокоился:
— Рена, как ты теперь себя чувствуешь?
Его дочь подняла умоляющие глаза. Откуда-то изнутри ее тела демон еще раз проревел:
— Я ни за что не уйду, пока ты не вымолишь себе прощения у Всевышнего!
Папа обхватил голову руками, не зная, что делать. Мне хотелось подойти и утешить его. Но я не успел сделать и шага в его сторону, как ребе Гершон скомандовал:
— Рав Луриа, вы должны покаяться.
Отец изумленно уставился на него:
— Но это же неправда!
— Умоляю вас, рав Луриа! Не подвергайте сомнению волю Всевышнего. Если Господь находит вас виновным, вам надо покаяться в своем грехе.
Папа был непреклонен.
— Но я же говорил врачам, что ее жизнь важнее жизни ребенка! Вы сами знаете, что иначе и быть не могло, — таков закон нашей веры. Я невиновен!
Убийственное молчание вновь нарушил ребе Гершон:
— Подчас мы сами не ведаем, что творим. Но Он, Который над всеми нами, благосклонен, только если мы просим простить нам грехи, которые мы могли совершить по недомыслию.
— Хорошо! — выкрикнул отец.
Он встал на колени перед святым ковчегом и со слезами пропел «Аль-Хет», «Великое покаяние в грехах», которое евреи произносят по девять раз кряду в День искупления.
Нам не потребовалось особых указаний или сигналов, чтобы хором произнести ответ паствы: «Прости нас, ниспошли нам милосердие и прощение».
Когда эхо наших голосов наконец растаяло под сводом пустой синагоги, заговорил мой профессор:
— Рав Луриа, я думаю, вашу дочь необходимо как можно скорее показать психиатру.
Отец вскинул голову и испепелил Беллера взглядом:
— Попрошу вас не вмешиваться.
— Хорошо, будь по-вашему — пока. Но не забывайте, я врач и у меня есть право настаивать на ее госпитализации.
Теперь на него устремили глаза все участники миньяна [27] . Я не сомневался, что, если бы нам не был нужен десятый мужчина, его уже давно выставили бы за дверь. Потом все повернулись к моему отцу.
27
Десять человек, необходимые, согласно законам иудаизма, для чтения некоторых молитв.
— Что будем делать, рав Луриа? — спросил один.
— Спросите ребе Гершона, — устало ответил отец. Было ясно, что он сложил с себя все полномочия.
— Альтернативы нет, — объявил пожилой раввин. — Мы должны полностью провести церемонию изгнания дьявола — с бараньими рогами, свитками Торы, факелами — все, что полагается. Обстоятельства ужасные, и мы должны предпринять все возможные меры. Вы согласны, рав Луриа?
— Скажите, что вам понадобится, — тихо проговорил отец.
— Во-первых, надо всем надеть киттели. — Заклинатель сделал нетерпеливый знак своему помощнику. — Эфраим, давай быстрей!
Молодой человек порылся в объемистом саквояже и выудил киттели — белые одеяния, которые иудеи надевают по святым дням и которыми накрывают усопших.
Ребе Гершон снова повернулся к отцу:
— Нам будут нужны семь бараньих рогов и семь черных свечей.
— Черных свечей? — переспросил отец в изумлении.
— Я все привез, — пробурчал ребе Гершон. — Сумка у вас в кабинете.
Папа кивнул.
— Дэнни, сходи побыстрей, принеси. Пожалуйста!
Я устремился вверх по лестнице и вошел в небольшой кабинет на втором этаже. Комната выглядела так, словно подверглась набегу вандалов. Повсюду валялись раскрытые книги. Трактаты по мистицизму и демонологии. Несколько книг по мистическим теориям «божественного раввина» Ицхака Луриа, датированные шестнадцатым веком. Я даже не знал, что у отца были такие книги. Хотя, может быть, их привез с собой заклинатель.
Возле стола стоял потрепанный саквояж ребе Гершона. Я уставился на него, объятый страхом перед его возможным содержимым, затем подхватил и осторожно понес вниз.
К тому моменту, как я вернулся в синагогу, все, включая профессора Беллера, уже облачились в белые накидки.
Как только я передал сумку ребе Гершону, отец сунул мне в руки киттель.
— Поторопись, Дэнни… Надо поскорей с этим закончить.
Пока я поспешно одевался, до меня доносились нечленораздельные стоны Рены. Или Хавы?
Теперь ребе Гершон велел семерым из нас взять свитки Торы из святого ковчега. Затем он открыл свой саквояж и сделал мне знак подойти.
— Иди сюда, мальчик, раздай это всем.
Одну за другой он выдал мне семь зловещих свечей.
Отец мерил зал шагами, то и дело хлопая себя по лбу, словно его пронзали невидимые иголки.
Мама с беспокойным видом подошла к заклинателю.
— Ребе Гершон, мы тоже хотим что-нибудь делать. Можно мы хотя бы будем держать свечи? На женской стороне, разумеется.
Старик только отмахнулся. Потом он снова ткнул в меня пальцем. На этот раз я без всяких слов понял, что он приказывает погасить большой свет.
В один миг огромная синагога погрузилась во мрак. Остались гореть только семь ритуальных свечей.
При их неверном свете заклинатель раздал нам семь бараньих рогов. Один достался мне, хотя я не был уверен, что сумею извлечь из него хоть какой-нибудь звук, так как губы у меня совсем онемели.
По следующему сигналу ребе Гершона мы снова окружили Рену, которая продолжала сидеть, сгорбившись и крепко зажмурив глаза.