Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
Заклинатель набрал полную грудь воздуха, встал перед одержимой и с выражением произнес:
— Дух зла, раз нашей молитве ты не внемлешь, мы призываем для твоего изгнания Господа Всемогущего.
И скомандовал:
— Дуйте текиах!
Это означало, что мы должны гудеть все разом.
Меня всегда пробирала дрожь, когда я слышал звук одного-единственного рога по великим святым дням. Я представлял себе этот оглушительный звук как сигнал Высшего Суда Господня. Но рев семи таких рогов одновременно не могу даже описать.
Все
— Отпустите меня! Перестаньте меня тянуть! Я не уйду!!!
Рена поникла. Она откинулась к спинке кресла и совершенно обмякла.
Ребе Гершон продолжал ритуал, и в свете свечей блестели капли пота, выступившего у него на лбу.
— Раз ты не повинуешься и высшим силам, то я призову самые безжалостные силы вселенной, которые исторгнут тебя.
Он снова повернулся к нам и приказал:
— Дуйте шеварим!
Пустую синагогу наполнили три низких, ровных гудка. Мы все наклонились к Рене. Демон все еще сидел в ней, хотя заметно ослаб.
— Теперь все силы мира против меня, — пожаловался он. — Меня безжалостно раздирают духи — но, несмотря на боль, я не уйду!
Ребе Гершон отрывисто приказал:
— Положите Тору на место и закройте ковчег.
Все быстро исполнили приказание. Уверен, что так же, как и я, никто не понимал, что еще теперь может сделать заклинатель.
Когда мы снова дружно обступили дыббука — то есть Рену, — старик вышел на середину и, глядя на нее в упор, издал львиный рык:
— Восстань, о Господи! Рассей и обрати в бегство врагов своих!.. Я, Гершон бен Яаков, разрываю все нити, связывающие Сына Тьмы с телом этой женщины.
После небольшой паузы он вскричал еще громче:
— Тебя изгоняет Господь Всемогущий!!!
Жестом показав на рога, он приказал нам:
— Теруах!
Движимые слепым страхом, мы произвели рев, обративший воздух в первобытный хаос. Нам не хватало дыхания, но он велел нам гудеть не переставая. Теперь конвульсии, сотрясавшие тело моей сестры, стали настолько сильными, что ее выгибало и подбрасывало над стулом.
Затем она вдруг упала без сознания.
Ребе Гершон сделал нам знак остановиться. Папа первым подошел к дочери и приподнял ей голову:
— Рена, девочка моя, как ты себя чувствуешь?
Она едва приоткрыла глаза, но ничего не ответила.
— Пожалуйста, скажи что-нибудь, дитя мое, — взмолился отец.
Она молчала, взгляд не фокусировался.
Кто-то легонько тронул меня за плечо. Я повернулся — это был Беллер.
— Подойди к ней! — шепнул он.
Я кивнул и сделал два или три шага к сестре. Каким-то чудом она меня узнала.
— Дэнни… — пролепетала она. — Где я? Что происходит?
— Все хорошо, — успокоил я ее. — И твой муж здесь.
Я показал на Аврома. Он подошел, наклонился и обнял жену.
Реб Айзекс зажег свет, а ассистент ребе Гершона стал собирать потушенные свечи.
По его знаку все сняли белые накидки и вновь обрели мирской вид.
Беллер
— Уложите ее в постель и дайте как следует отдохнуть. Я распоряжусь, чтобы ее навестил врач из клиники.
Я ожидал, что отец возразит, но он ничего не сказал. К моему изумлению, он сам теперь оказался в роли пациента Беллера.
— Могу я с вами поговорить, рав Луриа? — спросил тот.
Папа молча кивнул и отошел с профессором в сторонку. Они шепотом совещались, слов я не слышал. Покивав друг другу, оба вернулись к нам.
Авром продолжал бережно обнимать Рену. Я был глубоко тронут его преданностью.
Затем отец обратился ко всем:
— Как вы видите, Господь услышал наши молитвы. Благодарю вас, ребе Гершон. И вас всех. — И со строгостью, которая меня поразила, добавил: — Но приказываю всем молчать о том, что вы сегодня видели и слышали!
По пути домой я набрался храбрости и спросил Беллера:
— О чем вы с папой говорили?
— О его первой жене, Хаве. О том, как она умерла.
— Вообще-то, я об этом ничего не знал. Он никогда об этом не рассказывал.
— То, что я от него узнал, позволяет сложить целостную картину. Я почти уверен, что она умерла от токсемии.
— А что это такое? — спросил я.
— Одно из загадочных заболеваний, связанных с беременностью. Особая форма заражения крови. Если ребенка извлекают из чрева, губительный процесс тотчас прекращается и мать остается жива. Конечно, если младенец сильно недоношен… — Он вздохнул и продолжал: — У Хавы, по-видимому, был особо сложный случай, а врач по глупости пытался спасти и мать, и дитя — и потерял обоих. Я не сомневаюсь, что решение, что предпринимать и как, ни в коей мере не зависело от твоего отца. Но он все же чувствует за собой вину…
— Вину за что?
— Он слишком хотел сына, Дэнни, — пояснил Беллер. — Он чувствует свою ответственность за смерть Хавы и думает, что утрата мальчика была ему карой Господней.
Несколько минут мы ехали молча. Потом он неожиданно произнес:
— Я в недоумении.
— Вы о чем?
Он посмотрел мне в глаза и сочувственным тоном пояснил:
— Я поражен, что жертвой дыббука стал не ты.
Эта почти языческая церемония перевернула всю мою жизнь. Отец, которого я прежде воспринимал как всеведущего и всемогущего наставника, вдруг на моих глазах стал беспомощным и суеверным, превратился в жалкое подобие прежнего могущественного титана.
Я больше не мог смотреть на него прежними глазами.
И я не был уверен, что смогу сохранить свою веру в Бога, который позволяет злым духам хозяйничать в мире и которому требуется помощь в виде черных свечей, заклинаний и бараньих рогов.
Одна вещь стала для меня опасно очевидной.
Если заклинание злых духов и тому подобные фокусы являются ритуалами, в которые верит зильцский рав, то я не смогу стать его преемником.
24
Дебора