Сохраняя веру (Аутодафе)
Шрифт:
— Дом Тимотео, — сказал он. — Вы наш почетный гость. Не желает ли Ваша честь сказать что-нибудь от себя?
Судя по детским лицам, можно было понять, что они владеют английским лучше, чем Тим ожидал.
Он почувствовал, что настало время подтвердить свою верность ортодоксальной доктрине, и произнес по-латыни:
— Benedicat dominus et panem et pietatem nostram, amen! [92]
Хардт взял большую поварешку и положил Тиму жаркого, попутно объясняя, что блюдо называется «шиншим де галинья». Несмотря на
92
Да благословит Господь и хлеб наш, и благочестие наше, аминь!
За столом Тим разговаривал с Изабеллой, которая оказалась весьма сведуща и в церковных, и в светских вопросах. Она рассказала, что, как дипломированный юрист, три раза в неделю работает в агентстве, оказывающем правовую помощь индейцам.
В обществе двух живых ребятишек Хардтов Тим оттаял сердцем, хотя и ни слова не понимал из их разговора.
Однако он был начеку и ни на минуту не забывал, что является сейчас объектом идеологической обработки, которой был полон решимости противостоять.
Отужинав, мужчины опять удалились в кабинет. Хардт открыл нижний ящик шкафа и извлек на свет настоящее сокровище — крепкий ликер из вишни под названием «жинжинья». Он налил себе и гостю по рюмке и сел.
— Тимоти, — начал он новую главу их беседы. — Что заставляет фон Якоба думать, что, сожги я свою рукопись, мои идеи непременно умрут? Вы же были на моей лекции! Не меньше четырехсот человек сидели и конспектировали. У некоторых я даже видел диктофоны. Иисус случайно не раздавал свои памфлеты? — Он пристально посмотрел на Тима. — Я отнюдь не богохульствую. Он проповедовал Слово. То есть — законы Моисея в новом контексте, прочитанные через призму любви. Неужто ваш фон Якоб не знает из истории, что можно сжечь старые книги, можно даже запретить новые, но Слово убить невозможно!
Тим задумался, потом спросил:
— Что вы конкретно имеете против католической церкви?
— Я могу говорить только о том, что неправильно делается в Бразилии, Тим. Вы видели наш собор? Один из самых красивых храмов на земле! Это как мольба, высеченная в камне. — Он стукнул кулаком по столу. — Но он пуст, Тимоти! Одни церемонии, не наполненные никаким содержанием!
Как я, священнослужитель, могу отправлять евхаристию и совать прихожанину в рот просвирку, если у него нет даже хлеба насущного? Я спрашиваю вас, Тим! Неужели эти голодные люди получат вдосталь хлеба только тогда, когда на землю явится Спаситель?
Священник вытянул ноги и откинулся в старом кресле.
— А известно ли вам, Тимотео, что половиной земли в Бразилии владеют пять тысяч индивидуальных собственников? Только представьте себе, Тим! Представьте: вся территория от Нью-Йорка до Чикаго — собственность половины того количества людей, которых может вместить стадион «Янки»! И в то же время семьдесят миллионов наших сограждан страдают от недоедания. А в Африке — в Береге Слоновой Кости, где голодающих ничуть не меньше, — затевается строительство собора вдвое больше храма Святого Петра! Это же чудовищно!
Тимоти был ошеломлен.
— И об этом — ваша книга? — тихо спросил он.
— Не смешите меня! Эту информацию можно прочесть в каждом выпуске «Всемирного альманаха».
— Так что же еще более ужасного можете сказать вы?
— Да, в общем-то, ничего, — негромко ответил Хардт. — Единственное — я не публикую голую статистику, как делает «Альманах», а возлагаю ответственность непосредственно на церковь.
Хардт вдруг бросил взгляд на часы:
— Бог мой, уже почти час. Вы, должно быть, давно без сил, и от перелета, и от моих разглагольствований.
— Нет, нет, ничего подобного, — запротестовал Тим. — Но вот в отель мне точно пора возвращаться.
— Хорошо, — согласился Хардт. — Я вас подброшу.
— Да нет, что вы. В этом нет необходимости. Я могу…
— Вызвать такси? — Хозяин расхохотался. — У нас нет телефона. А ближайший автобус пойдет в пять утра. И будет битком набит батраками. У вас есть выбор: или я везу вас в отель, или вы ночуете на этой кушетке. Она одновременно выполняет функцию спального места. Учитывая, что я изрядно выпил, я бы посоветовал вам второй вариант.
— Согласен на кушетку, — весело согласился Тим.
— Отлично. Сейчас принесу вам во что переодеться.
Хардт вышел и быстро вернулся с тренировочным костюмом в цветах бразильской футбольной сборной.
— Это — единственный вклад в наше дело со стороны правого крыла, — пояснил он. — Точнее — от капитана команды Жозе Мадейруша. Собираюсь выставить эту форму на аукционе, так что постарайтесь сохранить ей товарный вид. Что вам еще принести?
— Ничего не нужно, спасибо, — отказался Тим. Глаза у него слипались. — Я устроюсь.
— Ах да, — спохватился Хардт. — То, что у вас, американцев, называется «комнатой для мальчиков», находится у нас на заднем дворе. Если же вы предпочитаете общественный вариант, то туалет — вниз по улице и направо. У меня на столе возьмите фонарь — тогда не заблудитесь!
Тим наконец остался один. Он разделся и аккуратно повесил костюм на спинку стула. Посвежело, и он с радостью отметил, что Бразилия закупает своим футболистам адидасовские костюмы высочайшего качества.
Он оглядел комнату и вдруг подумал: «Эту рукопись я сейчас запросто могу найти. Даже если она запрятана за книгами, можно воспользоваться фонариком, который он мне так великодушно оставил. И тогда…»
Он оборвал себя. Он же священник, а не тайный агент! К тому же он уже понимал, что ему и самому интересно взглянуть на эту книгу. Прочесть ее и узнать потаенные идеи Хардта.
76
Тимоти
На другое утро первый чайник вскипятили для кофе, второй — для бритья.
— Какие у вас на сегодня планы, дом Тимотео? — спросил Хардт, когда они вдвоем скребли подбородки перед одним зеркалом.
— Никаких определенных. Посол приглашал меня на ужин, но это я могу сделать в любой день. В воскресенье я должен вести одиннадцатичасовую мессу.