Сокол Ясный
Шрифт:
Эти же ветки смягчили удар, и Младина рухнула с конской спины в свежевыпавший снег. Но узды не выпустила, едва не вывихнув руку, тем не менее прочно зажав ее в онемевшей ладони.
Какое-то время она лежала, пытаясь прийти в себя. Рядом кто-то был: чьи-то проворные лапы раскапывали снег вокруг нее, чей-то нос толкал ее в плечо, чьи-то зубы осторожно тянули ее за подол кожуха, а едва она собралась с силами приподнять голову, чей-то горячий мягкий язык прошелся по ее лицу, стирая снег.
Младина приподнялась сначала на локтях, потом села. Белая волчица вновь лизнула ее лицо, и Младина утерлась чудом уцелевшей варежкой второй руки. Перехватила узду и попыталась разжать
Конь лежал, зарывшись в снег и разбросав ноги, как лошади никогда не лежат. Проморгавшись, Младина невольно вскрикнула хриплым и слабым голосом – это был не конь, даже не волк. Лицом вниз перед ней лежал человек. А на голове его виднелась узда.
Потрясенная этим зрелищем, она разжала пальцы и подняла глаза, будто надеялась, что волчица ей все объяснит. И увидела, что вокруг них, не считая ее белой подруги, сидящей за спиной, кольцом расположились еще целых семь волков – даже больше, чем она сумела разглядеть во время бешеного бега через зимние облака.
И одновременно с этим поняла, что перед ней не очень-то волки… Точнее, совершенно иные существа, принявшие облик волков. Они различались так же, как люди в глазах других людей: каждый имел свою внешность, возраст, нрав, опыт… И то, что одни были серые, другие белые, а самый крупный – черный как ночь, имело наименьшее значение. Они смотрели на нее умными желтыми глазами, казалось, вот-вот заговорят. И она без сомнения узнала серую волчицу – это была та самая женщина, средних лет, с веретеном, которая вручила ей нитяную узду. А поглядев на другую волчицу, белую, Младина ясно вспомнила красивую женщину, которая провожала ее часть пути к Угляне и посадила на спину тура. Не вспомнила даже, а просто узнала.
Не знала она, кто такие остальные – волки-самцы, но никакой угрозы для себя в них тоже не ощущала. Было ясно, что они явились сюда помочь ей и уже помогли.
Она вновь посмотрела на лежащего. Тот наконец пошевелился, но слабо. С усилием поднял голову – шапка давно потерялась, если вообще была, в черные с проседью волосы набился снег. Сделав еще усилие, он повернулся на бок, почти рухнул на спину, тяжело дыша открытым ртом.
Младина кое-как встала на ноги и осторожно обошла его, чтобы заглянуть в лицо. Ее пробрала дрожь: настолько чужим, даже чуждым было это лицо. Рослый мужчина лет сорока или чуть больше, смуглый, с черной бородой, густыми черными бровями – она никогда таких не видела и даже усомнилась, а человек ли он вообще. Чертами лица, довольно правильными и резкими, он совершенно не походил на привычных ей жителей округи.
– Откуда ж ты такой взялся? – невольно сказала она вслух.
– Угренский княжич Хвалислав это, – ответил ей тонкий, запыхавшийся, слабый голосок. – Их хвалисов он по матери, вот и уродился такой. Его в детстве Галчонком звали.
Не ожидавшая этого Младина вздрогнула, отшатнулась и огляделась.
– Здесь я, – заискивающе добавил голосок, и Младина осознала, что он исходит из открытого рта лежащего.
Но говорил не он. Лицо мужчины было неподвижно, губы не шевелились, и сам он, похоже, пребывал без чувств. А отвечал ей кто-то, живущий внутри него.
– Т-ты кто? – в испуге выговорила она.
– Слуга твой верный! – даже с умилением отозвался дрожащий голосок.
– Как твое имя и из какого ты мира? – с твердой
– Из Нави я. А имени мне нету…
– Ой врешь! – гневно воскликнула Младина. – Так не бывает, чтобы не было имени.
– Так я дух подсадной! – заверещал «верный слуга», будто испуганный, что не угодил хозяйке. – В кого подселен, так меня и зовут. Отдан мне во владение Хвалислав, Вершиславов сын, вот так и меня зовут!
При этих словах двое волков опустили морды, будто в сильном огорчении – серая волчица и ее белый брат.
– А можешь ты выйти из него? – спросила Младина, вспомнив предупреждения вещих вил о том, сколько зла сотворил этот человек по вине подсадного духа.
– Прикажешь – и выйду, – грустно согласился тот.
– Выходи!
Из открытого рта лежащего выкарабкался мелкий серый зверек. Поначалу Младина подумала, что это мышь, но тот подкатился к самым ее ногам, и она, брезгливо подбирая подол, разглядела, что для мыши у того слишком длинное тельце и слишком тонкие высокие лапки. Одет он был гладкой серой чешуей, а на змеиной морде виднелась крепко сидящая нитяная узда. Зверек был чуть жив: шатался, приседал, ковылял еле-еле, припадая на все лапы сразу, и тяжело дышал, вывалив из пасти длинный тонкий серый язык.
– Отпусти ты меня на волю! – взмолился зверек. – Изнемогаю! Нету никаких моих сил! Загоняла ты меня, матушка, совсем заездила! Чуть не дух вон…
– Какой у тебя дух! – со смесью негодования и растерянности воскликнула Младина.
– А уже никакого! Был я сильно-могучий, а теперь любая мышь меня поборет! От меня тебе вреда не будет. Отпусти! – ныл зверек.
Волки дружно помотали головами: не слушай его.
– Много хочешь! – отрезала Младина. – Я тебя знаю!
– Тогда дай мне другого человека на поживу! – Зверек аж завертелся перед ней на снегу, будто мучимый нетерпением. – Дай, дай! На кого ты меня пошлешь, тем я и завладею и твоей воле подчиню. Понимаешь? Кого хочешь выбирай – и во всем он нашей воле будет подвластен! Ты только подумаешь чего – а он будет считать, будто сам подумал. Ты чего пожелаешь – а он будет думать, что сам того пожелал, и все по твоей воле сделает. Твоими словами будет говорить! Да можно всей землей управлять, если правильных человечков подбирать. Понимаешь, какую силу ты со мною получаешь?
Младина подняла глаза. Волки молча смотрели на нее, не мигая, и под этими парами желтых глаз, острых по-звериному и разумных по-человечески, ей стало неуютно. Она понимала, какое важное решение ей предстоит принять. И не судьбы духа-подсадки оно будет касаться, и не ее собственной судьбы, а даже не всех земель окрест. Но она еще слишком мало знала для принятия такого решения. Хорошо, что она это понимала.
Она перевела взгляд на лежащего Хвалиса и вздрогнула. Там, где только что был мужчина в расцвете сил, вдруг оказался старик. Разом усохшее чуть ли не вдвое, сгорбленное тело, лысая голова с несколькими клоками седых волос, провалившийся черный рот без единого зуба, коричневые морщинистые пальцы, безотчетно царапающие снег… Покинутый духом, который в течение целых двадцати лет давал ему нечеловеческие силы, Хвалис разом постарел лет на сорок и умирал, выжатый насухо, выпитый до дна. Лиловые веки трепетали, но уже не могли подняться. Из горла вырвался слабый хрип. Одежда, слишком большая для съежившегося тела, придавала ему вид дитяти в пеленах – он снова был младенцем на коленях у Марены, родившимся на смерть и готовым к переплавке в горне Огненной реки, к перековке в кузнице Сварога… Помочь ему было нельзя. Да и не нужно.