Сокол Ясный
Шрифт:
– Матушка! Иди уже сюда, сделай милость! Ты погляди, кого он привез!
Из-за чьих-то спин вышла немолодая женщина. И когда они с Младиной встретились глазами, то обе переменились в лице, и женщина поначалу охнула с тем же выражением, как и этот, темноволосый.
– Ага, я сам так же подумал! – поддержал ее он, явно зная, что она подумала. – Ну совсем одно лицо! Только наша росточком повыше, глазки поголубее, а коса посветлее.
«Наша… кто?» – в растерянности подумала Младина. И при этом не сводила глаз с женщины. Вот ее она сразу узнала. Они уже не раз виделись. В Нави.
Та медленно подошла, мельком взглянула на Велебора, потом снова обратилась
– Ну, здравствуй… племянница! – Она наконец осторожно обняла ее, но Младина почти не ощутила этого – голова шла кругом. – Хорошо ли доехали?
– Хоро… – безотчетно начала Младина, потом вспомнила, что не поздоровалась, но опять запнулась, не зная, что сказать. – Здравствуй… матушка.
– Я стрыйка твоя, – пояснила женщина. – Сестра твоего отца. А вот это сын мой Радомер, тебе, стало быть, двоюродный брат.
Она кивнула на черноволосого парня, и тот наконец расплылся в улыбке, отчего его лицо сразу стало очень веселым и располагающим.
– Здравствуй, сестричка! – Он с готовностью обнял ее и горячо поцеловал в щеку. – Прости, растерялся. Не понял сразу – кого это Веляшка привез? Прямо подумал, наша…
– Кто – наша?
– Да сестра моя родная, Унелада. Вы с ней прямо одно лицо, только она росточком повыше и коса у нее посветлей. А она у нас из дому сбежала. Вот я и подумал: неужто Веляшка ее привез? Хотя его за тобой-то и посылали.
– Кто посылал?
– Да мы с матушкой! – Радомер оглянулся на женщину. – Это воеводша Лютава Вершиславна, сестра угренского князя Лютомера.
– А мой отец вам кто? – еще раз уточнила Младина, морщась и чувствуя, что уже запуталась во вновь – и столь неожиданно – обретенных родичах.
– Да князь Лютомер и есть твой отец. А этот сокол что, не сказал?
Ей предлагали отдохнуть до завтра, но Младина не хотела отдыхать. Встретив наяву женщину, которая все о ней знала, Младина стремилась только к одному: выяснить наконец, кто она такая, откуда взялась и почему ей досталась такая странная судьба. Моясь в бане, она сообразила, что Хорт так и не вышел ее встречать и о нем никто не упомянул; она и сама уже чувствовала, что его тут нет. Но не сказать, чтобы ее мучило разочарование; вместо одного она нашла другое и знала, что теперь, когда она выяснит все о самой себе, чего прежде не знала, найти дорогу к Хорту станет не в пример легче. Поэтому она не могла дождаться окончания мытья, потом пока ей расчешут косу, оденут, покормят… Мужчин угощали где-то в другом месте, а ее отвели в избу, где было лишь несколько женщин и с ними воеводша Лютава Вершиславна. Младина поспешно ела кашу, едва не давясь от нетерпения перейти к разговору. Волнение совсем задавило голод. В это время Лютава сидела на другой стороне стола, наискось, опираясь локтем о столешницу, а подбородком на руку, и не сводила с нее глаз.
– Я не видела тебя шестнадцать лет… – словно про себя проговорила она.
Младина метнула на нее взгляд.
– Это я принесла тебя к Угляне, – пояснила Лютава, зная, о чем девушка хочет спросить.
«Тебя принесла Волчья Мать», – когда-то сказала ей сама волхвита.
– Тебе был всего месяц от роду, – продолжала Лютава. – И я сама кормила тебя по дороге, у меня тогда еще было молоко для Улады, она старше тебя… на полгода или около того.
Значит, Лютава ей даже ближе, чем просто сестра отца. Кормилица – вторая мать. Но где же настоящая мать?
– Она отдала тебя, чтобы спасти. – Лютава как будто читала ее мысли. – Ты была ее первым ребенком. Лют – ее второй муж, за первым, князем Святко, она жила семь лет, но детей не имела. А когда она овдовела, Чернава старая прокляла ее и ее старшего ребенка. Потому что у Чернавы старший сын погиб, и она на твою мать
Младина уже перестала есть, опустила ложку на стол и не сводила глаз с Лютавы, ловя каждое слово и почти не дыша.
– Но где… моя мать? – прошептала она, отчасти ожидая услышать в ответ «умерла» и ощутить бездну горя, навек лишившись надежды на счастье в истинно родной семье.
– В Ратиславле, дома, – спокойно отозвалась Лютава. – Завтра поедем к ней.
– Завтра! – Младина чуть не подскочила. – А долго туда ехать? Ратиславль – где это?
– На средней Угре. Мы поспешим. Да ты ведь уже видела ее.
– Видела? – Младина вытаращила глаза.
– Она говорила, что вы встречались. Она тебя провожала ночью через поле за поясом невесты. А теперь ложись-ка спать! – Лютава встала и сделала челядинке знак убрать миску. – Завтра рано утром выезжать, а ты не отдохнешь толком.
Младина безропотно улеглась на лавку, которую ей указали, а сама Лютава залезла на полати. Лучины загасили, все успокоилось, но заснуть Младина не могла. На уме у нее была та женщина-лебедь, встреченная ночью в поле. Теперь она особенно старалась вспомнить каждую мелочь той встречи, каждое слово. Лицо ее она помнила плохо, да и не разглядела его в лунном свете как следует, но теперь ей ясно вспомнилось ощущение любви, исходившее от белой женщины. Она сама волновалась тогда, не зная почему. А теперь знала.
Выходит, ее появление на свет было отмечено каким-то проклятьем, наложенным еще до ее рождения. Чернава… Лютава не сказала, кто это, но имя – одно из имен самой Темной Матери – указывала на жрицу, служительницу Марены. И если она сумела проклясть княгиню, значит, и сама была очень высокого рода. Но важнее то, что Младине наконец стали известны имена ее настоящих родителей. Угренский князь Лютомер и его жена Семислава. Можно этому удивляться, но Младина не ощущала никакой радости от открытия, что принадлежит к княжескому роду. Ведь еще об этом не зная, она уже получила свою долю трудностей и борьбы, которая неизменно выпадает на долю тех, кто говорит с богами за все свое племя. Перед глазами у нее стоял образ белой женщины во тьме весенней ночи: неясный, но обещающий счастье. И где-то позади нее угадывалась смутная фигура черной старухи – той, что прокляла ее много лет назад. Младине вдруг страстно захотелось защитить мать от этой старухи, отомстить той за горе, которые она причинила. Она сама испугалась силы вспыхнувшего чувства и постаралась его подавить. Она уже знала мощь своих желаний.
И тут же откуда-то пришло ощущение, что та старуха давным-давно мертва. Ну, конечно, если она была старой уже двадцать лет назад. И еще: если бы не то проклятье, Марена не выбрала бы ее, Младину, для этой загадочной службы, суть которой она и сейчас еще до конца не понимала. Но понимала она одно: все эти загадки растут корнями из таких далеких глубин прошлого, где одно цепляется за другое, что, размотав этот клубок до конца, можно обнаружить себя возле того комочка земли, что утка вытащила со дна первозданных вод.