Сокровища дьявола
Шрифт:
– Что ж, правильные рассуждения ведёшь, Василий Романович.
Хапугина от такой вежливости следователя понесло дальше:
– Заманил Матвей Гришку, а скорее всего, выследил, когда Буряк подался на охоту в Гатчинское урочище, а у лесной избушки-то и застрелил бедолагу.
– А откуда тебе известно, что у зимовья это произошло?
– Так весь посёлок со вчерашнего вечера только об этом и говорит.
– А вот твой коллега по работе Воротников не верит, что Спиридонов убил Буряка.
– Знаете, веришь не веришь – это слова. Я тоже как узнал, не поверил, но факт-то вона как вылез. Матвей, понятное
– Тебя видели вместе с Буряком, когда вы оба направлялись на охоту.
– Кто ж это видел? – насторожился Хапугин.
– Мимо водокачки шли, и дежуривший там Парамонов утверждает, направились вместе по Аканаку вверх.
– А-а, правду говорит дед, виделись, словом перекинулись.
– А дальше?
– Дошли до устья ключа Гатчинского, а потом каждый своей дорогой. Я по Верхнему Аканаку, решил к верховью речки, там два глухариных тока знаю, а Григорий подался по Гатчинскому ключу, там тоже ток есть добрый.
– А выстрелы ружейные слышали?
– Нет, не слышал, до Гатчинской избушки через голец от Аканака, где я находился, километров семь-восемь, а то и больше будет, где ж услышишь.
– Так и было?
– Вот вам крест! – Хапугин наложил на себя крестное знамение.
– А как о вас начальство, какого мнения?
– Не знаю, но на плохом счету не числюсь, не прогуливаю, работаю на совесть, почётные грамоты получал, премии, плохого слова в свой адрес не слышал.
Показания Хапугина получились на трёх листах, внесено подробно и самое существенное, он подписал их и был отпущен.
Сейчас для Камаева картина представлялась такая: мотивы имеются, и они неопровержимые, угрозы и избиение Буряка засвидетельствованы, есть очевидцы. Не помешало бы усилить и побуждение к убийству – изнасилование Нюры Соломиной, что привело Спиридонова к нервному срыву и подтолкнуло его отмстить насильнику, для чего он и вызвал пострадавшую. А далее дело за уликами и вещественными доказательствами. Они у него в кабинете. Всё связать, увязать, оформить нужным образом.
Пригласить Соломину Камаев запланировал на конец рабочего времени, о чём она была предупреждена Ивашкиным. И она явилась, на лице с удивленным и удручённым видом.
– Гражданка Соломина, я вызвал, чтобы уточнить некие факты. Их следует подтвердить или опровергнуть, – начал Камаев и достал листок с её показаниями, которые она давала после посещения милиции Агафьи Митрофановны.
– Какие факты? – насторожилась Нюра.
– Я веду следствие по поводу убийства, совершённого не так далеко от посёлка. И ты знаешь, о ком речь, мне известно, весь посёлок со вчерашнего вечера уже трезвонит. Спиридонов заключён в камеру временного содержания… – Нюра вспыхнула и дрожащим голосом прервала следователя:
– Матвей Григорьевич не мог этого сделать, не верю этому.
– Не тебе судить, мог, не мог, следствие разберётся. Вопрос в другом: если возникнет необходимость у суда вызвать тебя в качестве свидетеля, подтвердишь свои показания по поводу отсутствия претензий к Буряку или нет?
– Теперь нет… – прямо глядя следователю в глаза, ответила Нюра.
– А что делать с этими показаниями? – Камаев показал подписанный ею листок бумаги.
– Я напишу другие. Матвей Григорьевич не напрасно возненавидел Буряка, но и не убивал он его. Буряк насильно поступил со мной… – Нюра стыдливо опустила глаза.
– Пожалуйста, тогда пиши заявление, вроде как в твоих интересах получается. В таком разе себя реабилитируешь в глазах местных жителей, а то нашлись сплетники, охочие языки почесать, порочат твоё имя, а оно, оказывается, против твоей воли произошло. Буряк-то покойник, а тебе жить дальше, так всё меньше груз на душе, и болтуны рот закроют. Вот тебе бумага, ручка, пиши.
Нюра долго не раздумывала и тут же написала собственноручно заявление на имя начальника отделения милиции Заморского.
Глава 9
Думы Матвея Спиридонова просто разламывали голову от обрушившейся на него беды, несправедливого приговора. На пятый день нахождения на зоне он отбросил всё же эмоции в сторону и начал рассуждать о том злополучном дне, хотя и корил себя: зачем открыто угрожал Буряку и побил его, а главное, какого лешего подался к избушке, когда услышал ружейные выстрелы, а теперь и получил. Если б можно было предвидеть!
Он вышел из дому с намерением поохотиться в Гатчинском распадке. Шёл обычной дорогой, она ему знакома до мелочей. Какой год подряд бывал здесь на глухарином токе, а дед Торбеев никогда не возражал, даже был рад видеть, чаю испить и обмолвиться словом накоротке, как-то сложились меж ними добрые отношения.
Уже два года как человека нет, а сюда тянет. Податься в другие привлекательные для охоты распадки, так они далековато, на то время дольше в дороге и хозяева угодий коситься станут. Не сказать прямо – хозяева, это образно, но за ними закреплены угодья договором со зверопромхозом, а в нём прописан план по сдаче дикого мяса и пушнины, боровой дичи, что в этом таёжном месте обитают, а иным и хариуса полагалось наловить, смотря какая речушка. Охотник, что сдаст, что и оставит себе, не без этого, как год выдастся; олень и соболь не привязаны, вольные в своём передвижении, тайга им кормилица, где кормов больше, там их и привлекает.
Услышанные два ружейных выстрела не удивили, раз здесь водятся глухари, значит, и окромя его кто-то пришёл раньше. Поспешил увидеться с охотником-любителем. И лучше не ходил бы. Буряк лежал мёртвым, две стреляные гильзы вблизи избушки. Трогать и поднимать не стал, не прикасался к убитому и его вещам. Начитался и наслышался, сколь бывает несчастий от отпечатков пальцев в подобных случаях.
Было ясно – преступник скрылся до его прихода, незаметно и бесшумно. Случайно или с умыслом произошла пьяная ссора и неизвестный, вспылив, схватился за ружьё? Вполне мог избавиться от Буряка и по личным причинам и привёл его сюда. А что, если кто из местных убил Буряка, отомстил за Нюру? Точно! Вполне! В посёлке настрой у многих таков, что некоторые готовы удушить его. Но кто? Кто? Чего гадать, кинулся сообщить в милицию. Прибежал, а тут по-своему рассудили. А этот Камаев готов выслужиться, не там носом рыл, тянул своё и слушать не хотел, упёртый татарин, не желал вникнуть. А суд, какой же это суд, всё по бумагам нарисованным разложил – и на тебе, Матвей Григорьевич, получай срок…