Сокровище чаши
Шрифт:
– Господа офицеры, я согласен ожидать вашего решения под арестом, но не в каземате. В лазарете. Я даю слово, что не буду предпринимать попыток избежать свой участи, но желаю, чтобы это был честный суд.
– Хорошо, до завтра ты будешь в лазарете, а потом мы решим, что с тобой делать. Ты храбро сражался. Если ты лишь отстаивал свою честь, ты не понесёшь наказания.
То, что он не замышлял убийства высших офицеров или захват власти, было ясно и так, значит, он не был шпионом-убийцей. Хотя способности его видели все. С лёгким сердцем Наврунг поднялся и, повернувшись к стражам, сказал:
– Я готов идти.
В коридоре уже убрали раненых, теперь вытирали
Тибет, Шигацзе, 1999 год. Продолжение
На что это похоже?
Трудно сказать. Как если бы всю жизнь ничего не знал, а тут вдруг стал понимать многое. Как если бы никогда не видел, а тут вдруг стал видеть. Или был глух, а тут звуки стали ясно доноситься до слуха… Вот как к этому отнестись и как описать тем, кто продолжает не видеть и не слышать?
Так и здесь. Всё существо моё утончилось так, что, хотя Его бестелесная фигура и не была видна моему физическому взгляду, я чётко знал, где он стоит, как выглядит, и даже его взгляд был вполне ощутим, как если бы это был взгляд физического человека. Так вот кто наблюдал за мною всё это время!
Но не это наполняло меня. Чувства, гораздо более сильные, чем в момент утреннего посещения улыбчивым монахом, бушевали во мне. Как их описать?
Можно сказать так: темя моё вдруг разверзлось, и я самим существом своим стал видеть звёзды. И звёзды, и планеты, и черноту Космоса, но главное – я понял, что такое Беспредельность. И это было не некое мимолётное чувство, которое, едва ухватишь, тут же улетает. Вовсе нет. Это было вполне стабильное состояние сознания. Ощущая, что поток моего внимания и мыслей стремится вверх, тем не менее, я чувствовал: я сам весь был Беспредельностью в тот момент. Беспредельностью познания. Я стал способен знать так много и так глубоко, что это удивительное свойство заставило меня совершенно забыть, кто я и где я. Любой вопрос мой тут же находил ответ свой в самый момент своего зарождения. И ответы эти были так глубоки, как и само бездонное небо, под которым я оказался. Понимание всего, глубокое и вечное, стало моим «Я» в тот момент. И так продолжалось несколько минут. Затем ощущение Беспредельности и всепонимания стало таять. Через полчаса от него остались лишь глубина понимания и потрясение от открывшегося мира. Такое невозможно было себе представить даже в самых смелых мечтах. Именно не разговор, но Откровение – вот что произошло между мной и Махатмой в тот вечер.
Потрясённый, я сидел в кресле и думал. Так что это такое – «Мир Махатм»?
Мир абсолютно искренних чувств, чистых, как алмаз, и сильных, как ураган? Но это лишь преддверие в Их Мир.
Мир Откровения и всепонимания? Но так он открылся мне, и это не значит, что так он откроется кому-то ещё.
Мир мудрости и Беспредельности? Но Беспредельность – его основа, а мудрость – следствие от знания его, но не сам Мир. Можно было сказать, что, как роса рождается, когда небо опускается на землю, лишь в момент их соприкосновения, так и мудрость рождается, когда осознание Небес прикасается к земным явлениям. Когда же сознание Небес не касается Земли, оно не проявляется в виде мудрости.
В любом случае, дух мой ликовал, и, как туман опускается на поля в предрассветный час, так и спокойное счастье опустилось мне на душу. С тем я и заснул.
На следующий день всё повторилось.
Опять улыбающийся тибетец пришёл часов в одиннадцать утра и порадовал мыслью о продолжении Общения.
Часов в пять вечера я уже ждал, и ближе к половине шестого Беспредельность разверзлась надо мною, а мягкий свет души Махатмы окутал мои чувства неописуемой чистотой восприятия Небес, так что весь окружающий меня мир перестал существовать.
Я был всем, я был Беспредельностью, и в то же самое время находился в гостиничном номере в Шигацзе.
Нельзя сказать, что каждый раз Беспредельность была та же или что она была другой. Каждый раз это было очень необычно, удивляло и дарило чувства, настолько непохожие на прежние, земные, что не возникало желания сравнить, был ли похож предыдущий день на нынешний.
Вместе с тем, моё сознание «человека мирского» также стало меняться. Вечерние Откровения не проходили бесследно, они оставляли весьма значительный отпечаток на моих чувствах и после того, как ощущение Беспредельности и мощи Знания таяло.
В первую очередь, я отметил, что, глядя на окружающий мир, стал разделять в нём внешнее, суетливое от внутреннего, главного. Скажем так, суета более не прельщала. Мир как бы разделился на чёрно-белую очевидность и яркую, залитую слепящим солнцем Действительность, которая была частью моего мировосприятия, но, тем не менее, была реальнее, чем я и весь этот мир. Такое разделение не пугало, скорее наоборот. Теперь я знал истинную ценность всему, а потому не обращал внимания на то, что было лишним и ненужным.
Во-вторых, и сами мои чувства стали неумолимо меняться. Как если бы кто-то очень мудрый и очень сильный наложил свою Руку поверх моего сердца, отделяя в моих чувствах то, что ценно, от того, что не ценно.
Неценные отбросы эмоций я стал воспринимать как шелуху, пыль, как сухие листья вчерашнего дня. Вместе с тем, как вечные горы всегда радуют своей красотой и молчаливой значимостью, так и в моих чувствах стали превалировать ощущения целостные, непреходящие. Разделённые, чувства как бы предлагали мне каждый раз выбрать – что я желаю: шелуху суетности или монолитность гор. Я избирал так полюбившиеся мне горы и радовался возможности выбора. Ведь пока этого разделения не произошло, по сути, и выбора не было. Мне это очень напомнило фразу из «Книги Золотых Правил»:
«…«Великий Просеиватель» – имя «Учения Сердца» Колесо Благого Закона в неустанном быстром вращении; Оно дробит днем и ночью. Неценные отбросы отделяет оно от золотого зерна, мякину – от чистой муки. Рука Кармы направляет колесо; его обороты отмечают биение ее сердца.
Истинное знание – мука, ложное знание – мякина. Если хочешь ты питаться хлебом Мудрости, замеси его на чистых водах бессмертия (Amrita). Если же замесишь ты отбросы на росе иллюзии Maya, приготовлена будет тобой лишь пища для черных птиц смерти, для птиц рождения, разрушения и скорбей».
Так вот, эту борьбу я стал вполне реально наблюдать в самом себе, чётко понимая, что является тленными отбросами, а что – золотым зерном.
Это ощущение Руки на чувствах держалось потом очень долго, около года.
Я понимал, что эта Рука – нечто мудрое и сильное, но, вместе с тем, не моё, но внешнее, помогающее.
Откровения продолжались каждый вечер. Я уже привык к этому ритму. Неважно, шёл ли я по улице или сидел в номере, подходил тибетец, напоминал о вечернем посещении и растворялся.