Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Когда две дамы послушно покинули экипаж, беспомощно придерживая помятые юбки, мессир Анри Сен-Клер, всё ещё ошеломлённый неожиданной встречей, остался лицом к лицу с особой, некогда считавшейся самой могущественной женщиной христианского мира, — Элеонорой Аквитанской, бывшей королевой Франции, ставшей потом королевой Англии. Сен-Клер покорно забрался в карету и сел, молча глядя на женщину напротив. Как и раньше, его восхищала прямота и бескомпромиссная сила, которые слышались в каждом её слове.
— Вот так-то лучше, — сказала Элеонора, когда Анри сел. — Гораздо лучше. А ещё лучше будет, если вы, Анри, закроете наконец рот и придёте в себя. Нам нужно о многом поговорить, и я хочу, чтобы в этом разговоре вы проявили осведомлённость и смекалку, которыми отличались прежде. Кстати, выглядите вы для своих лет просто великолепно: я вижу перед собой того самого Анри, что служил мне в старые добрые времена. Наверное, всё дело в чистой жизни — не думаю, чтобы человек вроде вас изменил с годами свой нрав. А я очень хорошо помню, что в молодости, при всей вашей привлекательности, вы отличались твёрдостью принципов и старомодными понятиями о верности. Кстати, как поживает Аманда?
Сен-Клер наконец обрёл дар речи.
— Она умерла, моя леди, почти два года тому назад.
— Да, это написано на вашем лице. Вы всё ещё тоскуете по ней?
— Да, моя леди. Порой нестерпимо тоскую, хотя время слегка заглушило мою тоску.
— Понимаю. Генрих только что покинул наш мир, и я вдруг почувствовала, что скорблю по нему. Иногда мучительно скорблю, хотя так долго его ненавидела. Старый вепрь шестнадцать лет держал меня взаперти в башне, подумать только!
Элеонора издала звук, похожий на смешок.
— О, все называли это замком, и он был достаточно удобен, даже роскошен, но тюрьма есть тюрьма.
Помолчав, она ухмыльнулась.
— Впрочем, по правде говоря, я не оставила Генриху особого выбора. А теперь, можно сказать, по нему скучаю. Теперь мне больше не над кем будет подшучивать.
— Значит, он действительно умер, моя госпожа? До нас доходили самые противоречивые слухи, мы просто не знали, чему верить.
— Да, он умер. Мне вы можете поверить на слово. Он умер в Шиньоне, шестого июля, и поговаривают, будто Ричард замучил его до смерти. Последнее — чистая ложь, тут вы тоже можете мне поверить. Ричард не ангел, и с Генрихом они никогда не ладили, но называть моего сына цареубийцей и отцеубийцей? Это просто немыслимо, говорю вам как мать!
— Я верю вам, моя госпожа.
— Не сомневаюсь. Клянусь божьей глоткой, Анри, приятно видеть ваше честное лицо. Вы хмуритесь. Почему? Отвечайте! Вы всегда говорили начистоту, не боясь того, что я могу подумать.
Набравшись смелости, Сен-Клер покачал головой.
— Ничего особенного, моя госпожа. Просто мои люди, наверное, тревожатся. Я покинул замок с рассветом, чтобы объехать свои владения, и моё долгое отсутствие может обеспокоить челядь. Думаю, мне следует послать им весточку и сообщить, где я нахожусь. Могу я спросить, далеко ли мы направляемся?
— Недалеко, но вы, как всегда, правы и ни о чём не забываете. Откройте окошко, кликните де Невилля.
Сен-Клер, не мешкая, раздвинул кожаные занавески и выглянул. Де Невилль ехал позади кареты и, когда Анри встретился с ним взглядом, пустил своего коня рысью. Когда де Невилль приблизился, Элеонора подалась к окошку и спросила:
— Франциск, сколько нам ещё ехать?
— Меньше десяти миль, моя госпожа. Авангард уже должен быть на месте и ставить ваши шатры.
— Отошлите весточку людям Анри, пусть знают, что он задержится. Можете сослаться на меня.
Когда мессир Франциск, отсалютовав, удалился, Элеонора устроилась на сиденье поудобнее.
— Ну, теперь вы спокойны?
— Да, моя госпожа, и благодарен. Но знай я, что вы собираетесь проехать этой дорогой, непременно попросил бы оказать мне честь и остановиться в моих владениях.
— И разорить их? — с улыбкой промолвила вдовствующая королева. — Лучше радуйтесь тому, что ничего не знали. У меня в свите более двухсот человек, попробуйте прокормить такую ораву! Для вас это было бы бедой похуже нашествия саранчи. Хотя честно признаюсь: если бы я знала, где вы живёте, наверное, без зазрения совести воспользовалась бы вашим гостеприимством. Королевы и особы королевской крови сплошь да рядом так поступают.
Элеонора замолчала, устремив на Сен-Клера всё тот же проницательный взгляд, какой запомнился ему почти тридцать лет тому назад.
— Что ж, как я уже сказала, выглядите вы прекрасно, старина. Теперь ваша очередь: как, на ваш взгляд, выгляжу я? Почти одряхлевшей? Отвечайте честно... но осторожно.
Анри улыбнулся, поймав себя на том, как удивительно легко ему разговаривать с женщиной, которая несколько десятилетий тому назад привечала трубадуров при своём блистательном дворе в Аквитании. Разъезжая по всему христианскому миру, трубадуры прославляли в своих песнях куртуазные добродетели — непременные спутники знатности, и в числе этих добродетелей — восторженное преклонение перед дамой.
— До того как я увидел вас сегодня, моя госпожа, я и представить себе не мог, что вы стали прелестней, чем во время нашей первой встречи... Но это так.
Элеонора пристально посмотрела на него и хмыкнула.
— Вы разочаровали меня, Анри. Я старая женщина, и ваши слова — не более чем лесть. Тот Анри Сен-Клер, которого я знала раньше, не опустился бы до лести.
— Не опустился и сейчас, моя госпожа. Я сказал чистую правду.
— Значит, раньше вы её от меня скрывали. У меня и в мыслях не было, что вы находите меня прелестной.
Лицо Элеоноры расплылось в улыбке.
— Что ж, Генрих, ваш муж, как известно, был весьма ревнив, — заметил Анри. — Если бы он заподозрил, что я отношусь к вам не просто как вассал, он задал бы мне жару.
— Ха!
Неожиданно Элеонора от всей души расхохоталась.
— По части ревности ему пришлось бы соперничать с вашей Амандой. Да, вместе они точно задали бы вам жару!
— Эх, пожалуй...
Сен-Клер, подхвативший было смех Элеоноры, умолк и после паузы сказал:
— Но это было давным-давно, когда мир был молод...