Сокровище тамплиеров
Шрифт:
— Ты много времени проводишь с ним с тех пор, как покинул дом?
— С Ричардом? — Андре покачал головой. — Нет, я почти его не вижу. В тот день, когда он поручил мне заниматься обучением, я провёл с ним, думается, около трёх часов — он хотел убедиться, что я понимаю, чего от меня ждут. С тех пор я видел его раз пять, всякий раз издали, когда он проезжал мимо.
— Ладно. Возможно, это и к лучшему. Андре, поверь мне на слово, как отцу: будь осторожнее с Ричардом. Узнав его поближе, ты можешь обнаружить в его характере черты, которые тебе не понравятся. Больше я ничего не скажу: ты взрослый, неглупый и достаточно повидал, чтобы самому
Анри посмотрел на помрачневшее лицо сына и махнул рукой, давая понять, что тема закрыта.
— Лучше скажи, что там за новые арбалеты? Чем они отличаются от обычных и почему Ричард так ими увлёкся?
Глаза Андре радостно вспыхнули.
— Тут всё дело в мощности. И в точности попадания. Само название «арбалет» происходит от римского «арк баллиста», и новое оружие похоже на римские образцы, только меньших размеров. Вы знаете, что такое баллиста?
Старый рыцарь вскинул голову, словно его ужалила оса.
— Знаю ли я?! Зубы господа, парень, неужели ты думаешь, что я настолько невежествен? Я был главным военным наставником ещё до твоего рождения! Баллиста — это метательное орудие, сделанное по образцу греческой катапульты, нечто вроде огромного арбалета. Такие огромные машины метали камни или тяжёлые копья на расстояние полумили, а то и больше, с помощью пружинящей деревянной дуги, которую сгибали натянутые канаты.
Юноша, глаза которого всё ещё вдохновенно светились, кивнул.
— Да, верно, деревянной дуги. Так вот, дуга нынешнего арбалета делается из пружинящего многослойного металла. Она более мощная и упругая, чем любой деревянный лук. И в отличие от громоздкой баллисты, новый арбалет — переносной. Конечно, это тоже довольно громоздкое оружие, но тем не менее с ним вполне может управиться один человек. Только представь: обученный арбалетчик способен выпустить за минуту два болта и поразить облачённых в доспехи противников за пять сотен шагов. У меня есть один такой арбалет, хотите посмотреть?
— Ещё бы.
— Что ж. Тогда, если сможете утром вытряхнуть из постели свои древние кости, может, я вам его покажу. Сдаётся, вы будете поражены.
Анри улыбнулся.
— А я буду поражён, если ты сумеешь очнуться от дрёмы прежде, чем я оденусь и позавтракаю. Посмотрим, кто завтра на рассвете будет чувствовать себя древнее.
Андре рассмеялся.
— Ладно, посмотрим. Спокойной ночи, отец.
Юноша с улыбкой покинул умиротворённого, добродушно подтрунивавшего над ним отца. Но, идя к постели, вновь с болью подумал о тайне, из-за которой между ним и отцом пролегла пропасть.
Мессир Анри считал рыцарей-храмовников избранными. Конечно, это мнение кому-то могло показаться спорным, но Андре знал: куда важнее то, что отец понятия не имеет, что сын его действительно стал одним из избранных. Истинный брат древнего и тайного ордена, о существовании которого мессиру Анри, как постороннему, не позволено даже заподозрить.
Андре трудно было с этим смириться, даже по прошествии нескольких лет. Ему становилось легче лишь оттого, что в точно таком же положении находился каждый член древнего братства, в которое его ввели (или, как говорили
Братство вершило свои дела в строгом секрете. Цель братьев была проста: охранять и изучать драгоценное тайное знание, являвшееся единственным смыслом их существования. С момента возвышения и до вступления в ранг полноправного брата Андре всё более проникался реальностью этой тайны, очарованный тем, что она в себе заключала. Он часто ловил себя на том, что постоянно, ежедневно, чем бы ни занимался, размышляет о различных аспектах сокровенного знания.
Более тысячи лет, с конца первого века христианской эры, об этой тайне никто не подозревал, никто не догадывался. Сведения о самом братстве передавались избранными из поколения в поколение — и все поколения братьев ордена Воскрешения Сиона изучали громаду знаний, являвшихся краеугольным камнем ордена. Секрет, который они берегли столь ревностно и рьяно, был настолько древним и настолько чуждым повседневному миру, что, возможно, бросал вызов вере — теперь ещё больше, чем одиннадцать сотен лет назад.
Конечно же, когда Андре впервые узнал об этой тайне, она бросила вызов и его вере тоже. Но теперь он понял, что в силу своей чуждости она с незапамятных времён сказывалась на каждом из посвящённых братьев — и старых, и молодых; на ныне живущих так же, как некогда — на усопших. Она была непостижимой, осознание самого её существования вызывало тошноту и глубокий ужас перед жуткой вероятностью вечного проклятия, безвозвратной потери бессмертной души и утраты всякой надежды на спасение по обе стороны смерти.
Как только проходило первое потрясение, вызванное столкновением с неведомым, посвящённые, переживая этап сомнения и внутреннего отторжения, подвергали тайное знание безжалостному анализу, пытаясь оспорить его достоверность. Однако каждый посвящённый после долгой внутренней борьбы начинал понимать, что все до единого братья за последнюю тысячу лет прошли тот же самый путь и в конце концов уяснили: желают они того или нет, тайное знание является огромной, абсолютной истиной. И, один за другим, все братья до единого посвящали остаток дней утверждению этой истины, лежавшей в основе существования ордена.
Андре знал, что единство цели оставалось незыблемым примерно до 1127 года, когда, шестьдесят лет тому назад, орден взял себе новое имя, убрав из своего названия слово «Воскрешение», и стал называться просто орденом (или братством) Сиона. Об этом знали лишь сами братья и всякий раз горделиво улыбались, думая о том, что спустя тысячу лет Воскрешение состоялось. Оно состоялось, когда девять членов братства, рыцарей из Лангедока под предводительством Гуга де Пайена, после тщательных тайных восьмилетних поисков обнаружили под фундаментом Храмовой горы в Иерусалиме то, что, по сведениям ордена, и должно было находиться в этом месте.
Думая о вещах, которые ему известны и которых никогда не узнает его отец, Андре в ту ночь лёг спать, чувствуя себя в родном доме как никогда чужим.
На следующее утро отец с сыном ещё до рассвета встретились на ристалище, между внутренней и внешней стенами замка. Мессир Анри держал в руках тяжёлый арбалет, пока его сын, с плеча которого свисал колчан с тяжёлыми болтами, внимательно осматривал старый, выщербленный дубовый столб, предназначенный для упражнений с мечом.