Сокровище тамплиеров
Шрифт:
— Сомневаюсь, что ему известно о происходящем, отец. Ричард занят другими делами и ни о чём больше не помышляет.
— Другими делами... какими, например?
— Удивительно, что вы вообще об этом спрашиваете. В первую очередь, разумеется, его занимает Вексен. Перед лицом смерти Генрих сделал то, чего никогда бы не сделал раньше: официально провозгласил Ричарда своим наследником. Это случилось три дня назад, третьего июля... Если верить тому, что я слышал вчера вечером. По слухам из того же источника, Генрих велел выпустить из заточения свою жену Элеонору, которую последние шестнадцать лет держал в заточении в башне в английском городе Винчестер. Мало того, король официально отказался от каких бы то ни было прав на Вексен и согласился передать принцессу Алису Филиппу Августу и Ричарду — с тем, чтобы Ричард мог на ней жениться и уладить дело с вексенским приданым. Тогда все проблемы англо-французского соглашения о Крестовом походе решатся раз и навсегда.
Мессир Анри долго молчал.
— Старик, должно быть, и впрямь серьёзно заболел, раз пошёл на такие уступки, — проворчал наконец старый рыцарь. — Да и Ричард наверняка сильно на него давил.
— Да, отец. И он вырвал у короля не только это. Генрих вынужден был уступить всю жизнь принадлежавшие ему замки и поместья и передать Ричарду те земли, о которых раньше и речи не было. Поговаривают, что Ричард не оставил Генриху ничего, что могло бы поддержать королевское достоинство. А ещё я слышал, будто король вслух молил Бога, чтобы тот дозволил ему жить до тех пор, пока он не найдёт управу на неблагодарного сына. Но вскоре после этого Генрих умер: Всевышний, над которым король столько раз насмехался, отказал ему в этом удовлетворении. Правда, я не могу поклясться в истинности известия. То есть известия о смерти Генриха. Остальные присутствующие в нём усомнились. И не забывайте — я сообщаю новости, полученные из вторых рук.
В голосе Андре зазвучали горькие нотки:
— Впрочем, я слышал также, что Ричард стал рыдать и молиться за душу своего отца за несколько часов до смерти старика, едва добился от него всего, чего хотел.
— Кто мог сказать тебе такое?
Мессир Анри, и без того мрачный, сердито насупил брови.
— Кто посмел произнести подобные слова? Кем бы он ни был, он не друг Ричарда Плантагенета.
Андре хотел было ответить, но отец опередил его:
— Ты сказал, что был на капитуле Храма в Туре. И именно там, открыто, в присутствии посторонних, велись подобные разговоры? Мне трудно в это поверить. Конечно, можно предположить, что в тесном кругу рыцари обсуждают такие вопросы и, возможно, не стесняются порицать сильных мира сего. Но ведь ты пока не храмовник, и мне непонятно, с чего тебя облекли таким доверием.
— Ну, отец, я ведь не совсем посторонний, — промолвил Андре, скромно пожав плечами. — Меня пригласили как будущего тамплиера двое рыцарей Храма, с которыми я свёл близкое знакомство в последние несколько месяцев. Оба тесно сотрудничают с де Сабле и по поручению ордена служат связными между де Сабле, герцогом Ричардом и королём Франции. Будучи гостем этих двух рыцарей, я и услышал так много.
— Пусть так. Но, Андре, всё равно не следует забывать, что дружеские отношения — это одно, а клятвы и сохранение секретов — совсем другое. Каковы бы ни были твои намерения, ты пока не принадлежишь к ордену и тебе незачем быть причастным к его тайнам. Да и вообще, не нравятся мне такие разговоры. Они попахивают неверностью, даже изменой.
Андре наморщил лоб.
— Неверностью? О чём вы, отец? Изменой кому? Мы с вами толкуем не о вассалах короля или герцога, а о рыцарях Храма. Они преданы только самому Папе. Их верность принадлежит Святому престолу, и никакой мирской властитель, будь то император, король или герцог, не может на неё претендовать.
— Это я понимаю, Андре. Но понимаю и то, что ты пока не один из них. Если только... Не умолчал ли ты о чём-нибудь? Может, тебя уже причислили к избранным?
Анри спросил это насмешливым, скептическим тоном, что ничуть не удивило и не обидело молодого рыцаря. Андре давно свыкся с тем, что в его жизни есть тайны, которые он никогда не сможет открыть отцу, дела, которые они никогда не смогут обсудить вместе.
Махнув рукой, молодой рыцарь отставил кубок с вином и встал. Подойдя к очагу с большой железной жаровней, он присел на корточки, чтобы подбросить в угасающее пламя новые поленья из лежащей возле очага груды. Тем самым он выигрывал время, чтобы скрыть охватившее его чувство вины. Даже теперь, по прошествии стольких лет, в подобные моменты юноша всегда чувствовал себя виноватым, хотя ему давно следовало понять: его тайны не имеют никакого отношения к его сыновней любви и уважению к отцу.
Молчание Андре не прошло незамеченным — отец осведомился уже слегка раздражённым тоном:
— О чём это ты размечтался?
Андре гибким движением поднялся на ноги.
— Да уж не о храмовниках, — небрежно бросил он, как всегда легко солгав, едва разговор коснулся секретов братства. — Я наблюдал, как пламя лижет дерево, и размышлял о том, что в Святой земле с деревом будет туго. Во всяком случае, с дровами на растопку. Мне говорили, что тамошний народ использует для этого сухой верблюжий навоз. Один человек рассказал мне о храмовнике-сержанте, в чьи обязанности несколько лет входила организация сбора навоза на улицах Иерусалима — на топливо.
— А что, весьма достойный способ служения Господу...
Андре сделал вид, что не заметил отцовского сарказма.
— Очевидно, Гуг де Пайен так и думал, потому что именно он возложил на храмовников эту обязанность.
— Гуг де Пайен? Не тот ли де Пайен, который...
— Первый Гроссмейстер Храма, основатель ордена. Да, отец, это был он.
— Хмм.
Анри пристально разглядывал сына.
— Андре, ты и правда это сделаешь? Присоединишься к тамплиерам, примешь обеты?
Лёгкая улыбка сына успокоила старого рыцаря.
— Отнюдь не уверен, — с расстановкой произнёс Андре. — Такая мысль порой посещает меня, но и только. Как я и обещал, я буду сражаться под знамёнами ордена в Святой земле. А насчёт монашеских обетов... Там видно будет.
— Зачем же тогда ты связался с ними и с этим малым, де Сабле?
Андре широко раскрыл глаза, услышав этот вопрос.
— А я и не связывался. Не связывался с тамплиерами, я имею в виду. С де Сабле — да, но он тоже пока не храмовник. В настоящее время мы оба служим Ричарду. И служим усердно.
— И чем же ты занимаешься?
По губам Андре скользнула улыбка.
— Ну, мессир Робер надзирает за постройкой и сбором флота, возможно, самого большого из всех, когда-либо выходивших в море. А я обучаю людей пользоваться новыми арбалетами.
— Да что нового может быть в арбалете?
— Это вовсе не то оружие, к которому вы привыкли. Самое современное и самое грозное оружие. Вы ведь знаете, отец, арбалеты полюбились мне с тех пор, когда я стал достаточно силён, чтобы их заряжать. Да и сам Ричард — любитель арбалетов. Так вот, если помните, в тот день, когда он приехал сюда с мессиром Робером, речь зашла о моём выстреле, которым я убил негодяя священника де Блуа. Слово за слово — и дело кончилось тем, что Ричард поручил мне немедленно наладить обучение наставников-арбалетчиков. Заметьте, не обучение новобранцев, а обучение тех, кто будет учить других. Причём особое внимание уделяется новейшему арбалету, который натягивается с помощью ворота. Ричард очень во всём этом заинтересован, и его можно понять.