Сокровище троллей
Шрифт:
— Здравствуй, атаман Уанаи, — почтительно поклонился чужак забавнице. — Зови меня Подранком, как в Чернолесье звали.
Скользнул взглядом по толпе и добавил уже не для девушки, а для всей шайки:
— Я не из Отребья. Имя есть, да не хочу его мусолить в лесных странствиях.
Усмешки стали сочувственными, понимающими.
— Не ты один такой, — сказал кто-то из толпы.
Менять имя — не только грех и преступление. Имя — часть человека. Сменишь его — от души кусок оторвешь. Зато взять дорожное прозвище, чтоб
Подранок обернулся к шутнице и продолжил игру:
— Дозволь, грозный атаман, у твоего костра сидеть, с твоими людьми добычу делить.
— У моего костра кто попало не сидит, — сказала девица так серьезно, словно и впрямь верховодила в стае лесных волков. — Что ж ты, Подранок, из Чернолесья ушел? Чем тебе твоя шайка нехороша стала?
— Нет шайки, — помрачнел гость. — Один я уцелел. А одному в лесу худо. Сбесишься, зверем станешь.
Смех вокруг прекратился.
— И в деревни стало не сунуться, — продолжал Подранок мрачно.
— Понятно, — кивнула девушка. — Мужики боятся банды, а одиночку повяжут не хуже, чем стража.
— Ну, меня-то мужичье не повяжет. Я хороший мечник.
Подранок сказал это без бахвальства — так просто, словно посоветовал подбросить хвороста в оставленный без присмотра костер.
— Вот как? — склонила девушка головку набок.
Была она какой-то невесомой, прозрачной, даже полушубок не скрывал ее хрупкости. Не походила она на девицу из разбойничьей ватаги.
Шутка подзатянулась и уже надоела гостю. Но сама девушка не собиралась прекращать потеху.
— Чем докажешь, что хороший мечник? — спросила она деловито. — С двоими враз управишься?
Не для насмешницы — для окруживших их разбойников Подранок ответил:
— Управлюсь и с троими.
В льдистых голубых глазах, устремленных ему в лицо, не было даже тени смеха.
— С троими? Что ж, попробуй. Но постарайся обойтись без трупов… Гипаш, Гвоздь, Хмурый — принесите-ка мечи. А остальные — раздайтесь пошире, дайте место бойцам.
Толпа отхлынула — и в этот миг изумленный Подранок понял, что никто и не думал над ним шутить…
Какое же это наслаждение — после поездки верхом по морозцу скинуть меховой плащ в хорошо натопленной трапезной, усесться за чистый, до желтизны выскобленный стол, вдохнуть восхитительный аромат жареного мяса, плывущий от кухни, и глотнуть подогретого вина.
— Да, Кринаш, не зря про тебя слух идет, что ты умеешь принимать гостей, — через трапезную улыбнулся Литисай седому широкоплечему хозяину.
— Да неужто я для своего бывшего командира не расстараюсь? — ответно ухмыльнулся тот.
Веселая застольная болтовня разом смолкла, спутники Литисая насторожили уши.
Улыбка исчезла с лица дарнигара. Он с недоумением вгляделся в хозяина постоялого
А хозяин подошел к столу и спокойно объяснил:
— Тогда-то я иначе прозывался: Шипастый из Отребья. Это позже я короля Нуртора из боя вынес, раненого… Он мне за это дозволил основать Семейство.
На дарнигара словно котел с кипятком перевернули. Шипастый из Отребья!
Да помнит он, Литисай, конечно же, помнит! Свой позор разве забудешь?
Вот сейчас Кринаш расскажет, как ему — уже десятнику тогда! — королевский советник денег дал: мол, племянника с его десятком посылают на первое боевое задание, так ты уж сходи с ним — вроде няньки, чтоб юнец глупостей не наделал…
И это при Румре, при наемниках, которые завтра по всему Шевистуру будут повторять каждое словечко!
Пока Литисай пытался сообразить, как ему выбраться из ловушки, негодяйка Румра приветливо подняла кружку в сторону Кринаша и громогласно вопросила:
— Так ты был наемником, хозяин? Да еще и служил под началом нашего дарнигара? Присядь к нам, хлебни винца да расскажи!
Хозяин охотно уселся за стол.
— Ясно-понятно, расскажу, чего ж не рассказать? Я, правда, недолго в десятке был, но на жаркое дело меня командир сводить успел…
Литисай уставился в свою кружку, понимая, что перебивать рассказчика уже поздно. И что потолок им всем на голову, увы, не обрушится.
— Велено было нашему десятку, — повествовал хозяин, — снять грайанский сторожевой разъезд. Не то чтобы сложное дело — десяток на десяток… да кто же знал, что на такую подлость напоремся!
Литисай глотнул вина, хотел вмешаться в рассказ, но промолчал.
— Ночь, луна за тучами, — со вкусом продолжал Кринаш. — Едем по тропе, тихо едем, даже птицу не вспугнем, разве что лошадь какая всхрапнет на ходу. И вдруг чуем: тянет в воздухе чем-то сладким, будто цветы ночные распустились или дама духи разлила. Все сильнее запах, все ближе — аж голова кругом идет. Ох, напаскудила нам Серая Старуха! Ясно-понятно: это ж Бродячие Кусты! Я как службу начинал, мальцом почти, такая же погань мой десяток врасплох застала, так из десятка я один выжил, на березе отсиделся. Поясом себя привязал, чтоб не свалиться…
«Ясно-понятно тебе, да? — с горьким отчаянием думал Литисай. — Это тебе сейчас ясно-понятно. А когда на березе сидел, а внизу эта мразь доедала твоих одурманенных товарищей… тогда ты очень умный был? А мне под Найлигримом семнадцать лет было! Семнадцать, понимаешь? О Подгорных Тварях я только в сказках слыхал!»
— Но чем бы там ни пахло, — продолжал Кринаш, — а приказ, ясно-понятно, есть приказ, и наемник его выполнить обязан. Вот только передового дозорного командир назад к отряду отозвал. Сомкнуться нам велел, подтянуться, не спать на ходу. Мечи приказал наготове держать.