Сокрушитель Войн
Шрифт:
«Такая толпа желает меня лицезреть, – подумал Гимн Света. – Как убедить этих людей в моей бесполезности?»
Что сделать, чтобы они перестали приходить? Он пять лет принимал прошения и сомневался, что выдержит еще хотя бы столько же.
К трону приблизилась новая просительница с ребенком на руках.
«Только не ребенок…» – мысленно поморщился Гимн.
– О великий! – Женщина упала на колени. – Повелитель смелости!
Он не ответил.
– Это мой сын Халан, – протянула она ребенка.
Попав в ауру бога, одеяльце тут же вспыхнуло яркой синевой, на два с половиной
– Целители говорят, что у него смертельная лихорадка, – продолжила женщина. – Я знаю, что он умрет.
Ребенок издал тихий звук, вроде кашля – на плач он уже был не способен.
– Молю, великий, – сказала она, всхлипнув и склонив голову. – Пожалуйста. Он был смелым, как вы. Я отдам вам свое дыхание. Дыхания всей моей семьи. Мы будем служить сотню лет, сделаем что угодно. Умоляю, только исцелите его.
Гимн Света закрыл глаза.
– Умоляю, – прошептала женщина.
– Я не могу.
Наступило молчание.
– Я не могу, – повторил он.
– Благодарю, господин, – наконец прошептала она.
Гимн открыл глаза и увидел, как женщину уводят, а она тихо плачет, крепко прижимая ребенка к груди. Ожидающие проводили ее взглядами, полными сожаления и надежды. Еще одна просительница не преуспела, значит, остальные получили шанс.
Шанс умолить бога убить самого себя.
Внезапно Гимн Света вскочил, сорвал головной убор и отшвырнул его. Затем бросился в заднюю часть комнаты и, громко хлопнув дверью, убежал прочь.
Слуги и жрецы устремились за ним. Он развернулся в их сторону.
– Прочь! – рявкнул он, отмахнувшись.
Многие выглядели потрясенными – такое неистовство было не свойственно их господину.
– Оставьте меня! – закричал Гимн Света, возвышаясь над слугами.
Цвета комнаты ярко вспыхнули в ответ на его эмоции, а смущенные слуги отшатнулись и поспешили обратно в зал прошений, закрыв за собой дверь.
Гимн остался один. Тяжело дыша, он прижал одну ладонь к стене, а другую – ко лбу. Почему он так вспотел? Он выслушал уже тысячи прошений, и многие были куда хуже этого. Он посылал на смерть беременных женщин, детей и родителей, обрекал на страдания невинных и верующих в него.
Незачем так остро реагировать. Он мог с этим справиться. Это ведь такая малость. Как еженедельное поглощение дыхания у очередного человека. Малая цена…
Открылась дверь, и на пороге возникла знакомая фигура.
Гимн не обернулся.
– Чего они от меня хотят, Лларимар? – бросил он. – Они действительно считают, что я это сделаю? Гимн Света, эгоист? Они на самом деле думают, что я отдам жизнь за кого-то из них?
Лларимар немного помолчал.
– Вы даруете надежду, ваша милость, – наконец сказал он. – Последнюю, отчаянную надежду. Надежда – часть веры, часть знания о том, что однажды кто-то из ваших последователей обретет чудо.
– А если они не правы? – спросил Гимн. – Я не горю желанием умереть. Я лентяй и любитель роскоши.
Лларимар не ответил.
– Все хорошие боги уже умерли, Тушкан. Безмятежная Пророчица и Яркость Цвета – эти богини пожертвовали собой. Остались эгоисты. Прошения не удовлетворялись… сколько? Года три?
– Примерно так, ваша милость, – тихо подтвердил Лларимар.
– А почему должно быть иначе? – хохотнул Гимн. – Чтобы исцелить одного их них, мы должны умереть. Тебе это не кажется смешным? Какая религия поощряет верующих идти и просить своего бога умереть? – Он покачал головой. – Какая ирония. Мы – их боги до тех пор, пока они нас не убьют. И, кажется, я знаю, почему боги сдаются. Изо дня в день ты сидишь и выслушиваешь прошения, зная, что можешь спасти кого-то из них… что, вероятно, должен спасти, поскольку твоя жизнь на самом деле ничего не стоит. Этого достаточно, чтобы сойти с ума. Достаточно, чтобы совершить самоубийство!
Он улыбнулся и перевел взгляд на верховного жреца:
– Самоубийство как проявление божественности. Как драматично.
– Отослать оставшихся просителей, ваша милость? – Лларимар не подал виду, что его обеспокоила эта эмоциональная вспышка.
– Конечно, почему нет, – махнул рукой Гимн. – Им не помешает урок теологии. Они должны уже понять, насколько я бесполезный бог. Отошли их и скажи явиться завтра – если они настолько глупы, то придут снова.
– Да, ваша милость, – с поклоном ответил Лларимар.
«Неужели я не вывожу его из себя? – подумал Гимн. – Он как никто другой должен знать, что на меня нельзя полагаться!»
Лларимар направился в зал прошений, а Гимн Света повернулся и зашагал прочь. Никто из слуг за ним не последовал. Он миновал несколько комнат в красных тонах и поднялся по лестнице на второй этаж. Это была открытая со всех сторон площадка, похожая на большую террасу под навесом. Гимн прошел к дальнему краю, на противоположную от просителей сторону.
Здесь бриз дул сильнее, развевая одежду. Ветер был наполнен запахами, которые неслись через сотни миль с океана, миновали пальмовые деревья и наконец достигали Двора Богов. Гимн Света долго стоял, обозревая город и море на горизонте. Несмотря на свои заявления, он не желал покидать уютный дом при дворе. Ему были больше по душе пиры, а не джунгли.
Но иногда он жалел, что ему даже не хочется стать кем-то другим. Слова Авроры по-прежнему давили на него: «Рано или поздно тебе придется принять одну из сторон. Ты – бог этого народа».
И Гимн Света был им, хотел он того или нет. Это обескураживало. Он изо всех сил старался казаться самодовольным и бесполезным… но люди продолжали приходить.
«Нам пригодится твоя уверенность… ты лучше, чем сам считаешь».
Почему так вышло, что чем больше он старался казаться идиотом, тем сильнее люди верили, что у него есть скрытые достоинства? Выходит, они обвиняли его во лжи и в то же время восхваляли его воображаемые добродетели? Неужели никто не понимал, что можно быть одновременно и располагающим к себе, и бесполезным? Далеко не всегда под маской острого на язык глупца скрывается герой.