Сокрушители
Шрифт:
– И не для того, чтобы затравить и перебить никчемную кучку террористов: мир все равно кишит ими - параноиком больше, параноиком меньше... И не оттого, что мы поспорили из-за убитой собаки.
Я слабо хмыкнул. Глубоко вздохнул, осклабился:
– Последними словами Даны, обращенными ко мне, было: "не надо... ненавидеть меня. Я так сожалею... обо всем".
После довольно долгого молчания Мак произнес:
– Долорес?.. Мисс Дельгадо?.. Конечно, у Долорес была полная возможность переслать любое сообщение. Все шифровки проходили через ее руки.
– Она составила
– Любопытно.
– И вдруг узнает: я рассорился с вами, подал в отставку, отошел от дел. Подумать только! Ее любимая дочь погибла - а Хелм учиняет скандал по поводу застреленной овчарки! Знать меня Дана Дельгадо не знала; я был в ее представлении абстрактной фигурой, ходячим револьверным стволом, странствующим лезвием ножа. Изучая компьютерные файлы, посвященные KOJIy, Дана внезапно увидела возможность вернуть меня прямиком в накатанную колею. Почему бы цинику и зверолюбу Мэттью Хелму на собственной шкуре не почувствовать, каково ребенка потерять? Она послала Модесто шифровку от вашего имени, велела нажать на Совет Тринадцати... А впоследствии, повстречав меня у вас в кабинете, вела себя так, словно злейшего, ненавистного врага увидела. Оно и понятно: Дане позарез нужно было возненавидеть личность, которой она причинила такое зло... Только на самом деле бедняга невзлюбила собственную особу. Нелегко ведь существовать, влача на совести подобное бремя...
– Совесть в нашем деле - досадная помеха, - заметил Мак.
– Однако если она терзает агента, использовавшего служебное положение в личных, совершенно преступных целях - ничего страшного... Только при чем же здесь "код Б"?
– Дана придумала его на ходу, в отчаянии, почуяв: я слишком близко подобрался к истине. Смею надеяться, если бы она уцелела, то в итоге созналась бы во всем...
Дана плакала рядом со мною в постели не потому, что изменила Модесто, а потому, что поняла: мы не сможем оставаться близкими людьми после свершенного ею. Та ночь была первой и последней.
Этого я Маку, естественно, излагать не стал...
Глава 30
– Прямо по курсу дымный столб!
– раздался в наушниках отрывистый голос пилота.
– Похоже, корабль выбросился на берег и загорелся!
Берег уходил в глубь острова пологой песчаной дугой, образуя бухту. Древний десантный транспорт вылетел брюхом прямо на пляж, предварительно бросив за кормою особый якорь, верп, оснащенный мощной лебедкой, чтобы сняться с отмели в нужную минуту. Чрезвычайно остроумными приспособлениями снабжались эти военные LCT. И строились крепко.
Но этот корабль погиб и держаться на плаву не смог бы
Правительственные самолеты обнаружили LCT, спикировали, расстреляли ракетами "воздух-земля", искорежили и подожгли. Приключилось это несколько часов назад, вскоре после рассвета, ибо я не замечал огненных языков: лишь густые, черные клубы дыма.
Тяжкие сходни, "аппарель" предназначавшиеся инженерами для выкатывающихся танков, были опущены. Пожалуй, бультмановский шкипер исхитрился выгрузить бронированные машины до налета истребителей... Вполне вероятно. Непонятным было иное: отчего корабль до такой степени уклонился от места, где шел в наступление основной десант?
Вертолет описал над LCT широкий круг, и я внезапно увидел: никаких танков на судне вообще не было. Грузовой отсек переполняли хитросплетения почернелой, перепутанной, изодранной проволоки, отдаленно смахивавшей на сложенные стопками секции сетчатого забора.
Непонятно.
– Высадите-ка меня поблизости, - попросил я.
– Этого я и боялся!
– простонал пилот.
– Помилуйте, пляж ровен, словно стол биллиардный!
– Конечно. Конечно... И вы решили изобразить шар? Только не забывайте: правительственные олухи крутятся неподалеку и вполне способны двинуть вас кием пятидесятого калибра. Или ракетой - ума достанет.
Помолчав немного, летчик покосился на дымящийся корабль и грустно обронил:
– Бедняга... На старости лет погиб в бою. Он, должно быть, Нормандию помнил...
Что ж, одни любят и жалеют старых собак; другие испытывают похожие чувства к старым судам.
Вертолет плавно опустился на песок. Полагалось бы ему зависнуть, а мне спрыгнуть, но я по-прежнему передвигался с большим трудом и тяжко охал при каждом неловком движении. Летчик пожалел пассажира и совершил посадку.
– Оставайтесь в кабине и глядите в оба, - сказал я.
– Нам предоставлен статус наблюдателей, но особо рассчитывать на это не следует. Еcли начнутся осложнения - давайте полные обороты и спасайте машину. Да и себя заодно.
– А вы?
– Коль скоро я погибну - мертвому телу безразлично, где оставаться. Коль уцелею - кинусь в кусты. А ваша задача - птичку выручать.
– Понятно.
Все же пилот прошагал со мною бок о бок несколько ярдов по гладкому, плотному, добела прокаленному тропическим солнцем песку.
– Эй! Да это клетки...
– сказал он внезапно.
– Все разбиты, покорежены. В таких перевозят животных, Мэтт! Господи помилуй, да LCT, кажется, Ноевым ковчегом служил! Вон, собака осталась! Гляди!
Изумлению парня границ не было. Он хлопал глазами, не представляя, на кой ляд понадобилось десантникам волочить за собою несколько сотен псов. А я понял и чуток перепугался.
– О, Господи, - повторял пилот.
Люди, привыкшие, подобно мне, иметь дело с собаками крупными и достаточно опасными, руководствуются незыблемым и чрезвычайно здравым правилом: никогда не прикасайся к чужому псу; никогда не пытайся ему приказывать! Но те, кто сталкивался только с никчемными комнатными шавками, так и норовят приблизиться к любой незнакомой дворняге, погладить псину и завязать с нею тесную дружбу...