Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
— Мы сейчас не можем помешать наступлению, — говорил Мазурин, — но запомни, Карцев: многим после него не поздоровится.
Высоко пролетели косяком утки, направляясь к болоту, лежавшему за лесом. Карцев глазами проводил их.
— Боже мой, боже мой, — вздохнул он. — Как же хочется поскорее уйти отсюда.
…И в те дни, когда петроградские рабочие и солдаты многотысячными колоннами выходили на демонстрации против войны и Временного правительства, их товарищей на фронте погнали в наступление.
Восьмую
Солдатам говорили, что другие части расстреляют их, если они останутся позади. Были организованы специальные пулеметные команды для стрельбы по тем полкам, которые не выполнят приказа, меньшевистские и эсеровские агитаторы надрывались, крича о родине, о разделе земли между крестьянами после победы, и ошеломленные солдаты в последний раз поддались на эту удочку.
За окопами, занимаемыми полком, стояли наготове «кольты». Рано утром приехал представитель армейского комитета — худой, усатый, с узким лицом (его знали как меньшевика), скороговоркой прочел постановление Всероссийского Совета о наступлении, потом хотел скрыться, но не успел, его задержали. Рышка, только что вернувшийся из Петрограда и много раз рассказывавший друзьям о своем разговоре с Лениным, как коршун налетел на усатого, а тот отступал, тревожно озираясь — не нападут ли еще сзади?
— Не верьте ему! — кричал Рышка. — Мы теперь таким цену знаем! Хотят нас, как коней, обротать да на шее у нас ездить! Ты, июда, за кого стоишь? А еще солдатскую одежу носишь…
— Снять ее с него! — посоветовал Защима.
Но усатый уже скрылся.
Рышка нахохлился, словно промокший петушок, отчаянно посмотрел на Карцева. Голицын хрипло шепнул:
— Взводный, а не ошиблись мы? Ой, гляди, дров наломаем… Мазурин-то где? Зови его к нам, пускай скажет — идти иль не надо?
— Незачем, братцы, нам идти! — крикнул Рогожин. — Тут обман, не иначе как обман! Комитетам сообщить!
— Надо послать делегатов в другие полки, — угрюмо посоветовал Черницкий. — Пусть отказываются от наступления!
— А коли комитет будет посылать в бой — не верить комитету, другой избрать! — предложил Защима.
— И другой такой же окажется, — вступил в разговор Комаров, жалобно поглядывая на товарищей. — Милые мои! Трудно солдату, ох как трудно… На него, как ни кинь, все шишки валятся.
— Решить надо, всем полком решить, — настаивал Голицын.
— Они тебе решат, — пробормотал Банька. — Гляди, что кругом творится: пулеметов понаставили, за нашей дивизией — казачьи полки с батареями…
— В другие части послать, — настаивал Черницкий, — надо же сговориться!
— По дороге свои же постреляют, — горько заметил Рогожин.
— Пускай постреляют! — Черницкий вскочил. — Пошлите меня, я пойду!
— Погодите, так нельзя, — сказал Карцев. — Мы все узнаем у Мазурина и тогда решим.
Только на следующий день ему удалось в перерыве боя повидать Мазурина. К его удивлению, Алексей не проявлял никакой тревоги и даже весело заговорил с ним:
— Приуныл? А сейчас как раз унывать нельзя, да и не надо. Сейчас солдат как вспаханная земля весною: бросай в нее семена, побольше бросай, Митя, взойдут они, может быть, даже скорее, чем думаем.
— Трудно, — признался Карцев, — очень трудно, Алексей. Кажется, уже все хорошо — революция, царя убрали, солдатские комитеты создали, и опять вроде все из наших рук уходит. Проклятое это наступление!
— Что же, ты думаешь — революция закончена? Она ведь только начинается, Митя! «Да здравствует социалистическая революция!» — это первые слова, которые сказал Ленин, когда приехал в Петроград. За нее теперь нам и надо бороться.
…Наступление прекратилось неожиданно. Солдаты узнали, что в Петрограде пулеметами разгоняют рабочие демонстрации, и не захотели сражаться за Временное правительство..
Армия разваливалась. Стихийная демобилизация уводила с фронта сотни тысяч солдат. Это был как бы массовый, самовольный отпуск, вызванный, главным образом, настойчивыми слухами о том, что помещичья земля уже делится между крестьянами. Солдаты говорили:
— Без нас поделят, а мы с чем останемся?
— Надо нам на месте быть.
— Поделим землю, а там посмотрим, — может быть, и вернемся…
Но возвращались немногие, а большинство оседало дома.
И как ни бесилась буржуазная и эсеро-меньшевистская печать, доказывая, что в развале армии виновны большевики, те части, в которых было сильно влияние большевиков, как раз оставались наиболее сплоченными и сильными (что признавали даже комиссары Временного правительства), держали фронт, как бы сохраняя боевые кадры для будущей Красной Армии.
Мазурина избрали председателем армейского комитета. Вместе с ним работал Казаков. В комитет днем и ночью приходили солдаты. Они больше не верили Временному правительству. Самой любимой газетой на фронте стала большевистская «Окопная правда». Крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, напряженно ждали вестей из России и готовились к решительному сражению за мир, за землю, за свободную жизнь.
Иван Петрович получил от Мазурина письмо, в котором тот просил незамедлительно ответить, что делается в Петрограде.