Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
Одессу бомбили в первый же день войны, и в тот же день Карцев записался добровольцем в армию. Старая солдатская выучка и опыт двух войн пригодились ему. Он сразу вошел в солдатскую походную жизнь и усмехался, вспоминая старую армию и своих боевых товарищей. О некоторых из них он кое-что знал. Рышка, отвоевав гражданскую войну, вернулся в свою деревню и теперь заведовал в колхозе молочным хозяйством. В последнем письме к Карцеву он хвалился, что на ферме у него сто сорок коров. Черницкий был ранен в боях за Перекоп, потом служил на сахарном заводе под Винницей. О Мазурине Карцев знал, что тот остался
Дрался Карцев под Одессой, затем со своей частью морем был отправлен в Севастополь и оттуда, будучи раненным, попал на Северный Кавказ, потом — в Москву. В Москве его хотели оставить комиссаром военного госпиталя, в котором он лежал, но ему удалось отпроситься на фронт. В сорок третьем году, сражаясь под Курском, Карцев встретил Черницкого в деревушке, недалеко от станции Поныри, во время короткой дневки. Части их шли по разным направлениям. Карцев увидел сержанта с лихо заломленной на седеющих волосах пилоткой, узнал взгляд горячих черных глаз. У них было всего полчаса времени, и они не могли наговориться, любовно глядели друг на друга, вспоминали прошлые годы.
— А знаешь, кого я встретил — Рышку, — сказал Черницкий. — Воюет вместе со своим сыном. Его и время не берет: такой же живчик. Звал к себе после войны в гости. Дом у него новый, колхоз — миллионер, дочь там же агрономом работает…
И тут Черницкий хлопнул себя по лбу.
— Чуть было не забыл! Знаешь, кто у нас начальник политотдела дивизии? Казаков! Он всю гражданскую провоевал, потом был в запасе, работал в обкоме партии, а теперь опять воюет.
Полчаса пролетели, как одна минута. Они расстались.
Карцев долго смотрел вслед Гилелю, заправленному с той сноровкой и умением, которые даются только старому солдату. Он улыбнулся: вот она, солдатская судьба! Встретил в походе Черницкого, узнал о Рышке, Казакове… Придется, возможно, и с другими встретиться. Он хотел представить себе нового Мазурина — генерала, командира корпуса, но перед глазами стоял прежний Мазурин в солдатской шинели, такой, каким он видел его в восемнадцатом году.
Карцева назначили заместителем командира батальона по политчасти. Он быстро сошелся с товарищами. Многим из них он годился в отцы, но разница в возрасте не только не мешала, но способствовала сближению: бойцы, видя его опытность и храбрость, узнав силу его характера, привязывались к нему, особенно недавно прибывшие на фронт, которых он заботливо учил.
Условия местности и характер укреплений в Восточной Пруссии, где воевал Карцев в последние месяцы войны, потребовали создания особой тактики боя. При атаке немецких позиций важную роль играли специальные блокировочные группы, созданные для борьбы с дотами. В такую группу входили автоматчики, саперы, приданы были ей два станковых пулемета, один танк и два сорокапятимиллиметровых орудия. Туда подбирали самых опытных и смелых — мастеров своего дела. Эти блокировочные группы при штурме укрепленных полос шли впереди, следом за огневым валом артиллерии.
Как-то вечером Карцев повел группу на мощный пушечный дот, бывший в центре немецкой обороны. Два орудия и танк осторожно двигались вперед. Автоматчики и саперы пробирались за ними. Метрах в ста двадцати от дота орудия и танк стали стрелять прямой наводкой по амбразурам.
— За мной! — скомандовал Карцев и быстро пополз вперед.
Пули густо летели над самыми головами атакующих, рвались снаряды. Кто-то застонал. Карцев видел перед собой узенькую щель дота, откуда строчил пулемет. Он метнул гранату, взялся за автомат. Амбразуры замолкали одна за другой. Саперы со взрывчаткой пробирались в мертвое пространство к доту. Их обстреливали из соседних укреплений, но и там действовали блокировочные группы.
Сапер, молодой коммунист из группы Карцева, умело закладывал взрывчатку. Гитлеровцы били откуда-то минами, земля от взрывов взлетала каскадами, сапер опустил руки и попросил Карцева:
— Доделайте, товарищ капитан, пустяк остался…
Карцев оглянулся, думая, что сапер устал, так спокоен был его голос. Но тот отвалился спиной к стенке дота и закрыл глаза, слабая улыбка скользнула на его губах, и как-то молодо блеснули в этой улыбке белые, крепкие зубы. Осколок мины попал ему в сердце. Карцев привык к смерти, — сколько лет носилась косая над головой, сколько близких и друзей видел он мертвыми, но чистая простота смерти молодого сапера потрясла его. Он уложил взрывчатку, проверил провод и, взвалив себе на спину убитого, быстро пополз к своим. За прикрытием он опустил труп на землю.
— Эх, сынок, — скорбно сказал он и погладил русые волосы сапера.
В один из весенних дней тысяча девятьсот сорок пятого года, в Восточной Пруссии, в районе Толькемита, куда доносилось соленое дыхание Фриш-Гафа, Карцев встретил знакомого связиста из соседней армии и, разговорившись, узнал, что их армией командует генерал-лейтенант Мазурин. Он спросил, как зовут генерала. Связист не знал, но довольно точно описал наружность командующего.
«Он! — решил Карцев. — Как бы мне повидать его?»
Но увидеть Мазурина ему долго не удавалось. И лишь после ликвидации последних немецких войск, окруженных на Земландском полуострове и южнее Кенигсберга, Карцев узнал, что штаб соседней армии находится всего в двадцати километрах от них, и попросил разрешения съездить туда.
Попутный грузовик быстро добросил его до маленького городка. Карцев волновался. Пока подходил к штабу, все думал: «Может быть, не узнает. Столько лет!» Он попросил адъютанта передать генералу короткую записку.
Адъютант приоткрыл дверь: Мазурин работал за столом. «Не вовремя…» — заколебался было адъютант и решил не беспокоить командующего. Но тот, увидев его, спросил:
— В чем дело? Входи.
— Товарищ генерал-лейтенант! Какой-то капитан хочет вас видеть. Вот… и записку просил передать…
Мазурин развернул аккуратно сложенный листок блокнота и стремительно встал.
— Где он? Давай, давай его сюда!
И вместе с адъютантом выбежал в комнату дежурки.
— Карцев?!. Митя!..
Он обнял его, схватил за руку и потащил в кабинет. Там снова прижал его к груди и расцеловал. Карцев затуманившимися от слез глазами глядел на лицо старого друга, заметно тронутое временем, на лысинки, двумя мысками вдающиеся от висков, на такие знакомые глаза и старался сравнить двух Мазуриных — вчерашнего и сегодняшнего. Но это был один и тот же человек, в главном своем совсем не изменившийся.