Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
Третья армия, против которой готовился удар, не имела в своем ближайшем тылу ни укрепленных позиций, ни армейского резерва. И все же ставка позволила главнокомандующему Юго-Западным фронтом генералу Иванову продолжать карпатскую операцию и не настаивала на перегруппировке сил Юго-Западного фронта для противодействия явно готовящемуся удару германцев. Кроме всего прочего, положение ухудшалось еще неурядицей в тылу, слабостью транспорта. Значительная, часть снарядов застревала внутри страны. В Архангельске образовалось настоящее кладбище боевых материалов, доставленных морем из-за границы, — тридцать миллионов одних артиллерийских снарядов. И это в то время, когда в самые горячие
Уречин получил известие о разгроме второго полка их бригады, атакованного германской кавалерией. Он с трудом скрывал свое горе и тревогу. В самых трудных условиях ему приходилось вести полк, большей частью состоявший из плохо обученных, необстрелянных солдат. Верхом на рыжей венгерской кобыле, купленной им у казака, он внимательно осматривал проходившие мимо ряды. На повороте высился большой потемневший крест с распятым Иисусом. Сиреневые губы на белом бородатом лице казненного бога были сердито сжаты. Солдаты, сбившись в кучу, с любопытством смотрели на Иисуса, некоторые крестились.
— Владимир Никитич, — сказал Уречин Васильеву, — поглядите на них: толпа, а не полк. А сегодня они встретятся с немцами. — Он вздохнул. — Как у вас в батальоне?
Васильев пожал плечами:
— Закваска осталась. Около сотни старых солдат. — И добавил: — Ничего. Привыкнут. Народ боевой, храбрый…
— Увидим, увидим, — пробормотал Уречин, поправляя новый желтый ремень уздечки возле ушей лошади. — Пожалуйста, Андрей Иванович, — обратился он к Денисову, — передайте еще раз в роты, чтобы берегли патроны. Ну, с богом!
Он снял фуражку, пошевелил перед грудью сложенными в щепоть пальцами и тронул коня. Васильев, козырнув ему, рысью поехал к своему батальону.
Увидел Карцева, шедшего на фланге взвода, и позвал его.
Карцев вышел из рядов, с готовностью глядя на командира.
— Поздравляю с Георгием! — отрывисто и ласково сказал Васильев и улыбнулся.
— Рад стараться, ваше высокоблагородие!
— Представляю тебя в младшие унтер-офицеры! — проговорил он и поехал дальше, с наслаждением вдыхая весенний воздух. Сорвал на ходу бурую клейкую почку, по-ребячьи лизнул ее, ощутил горький вкус и засмеялся.
«Подполковник, штаб-офицер. Неужели я штаб-офицер?» — думал он.
Артиллерийская стрельба доносилась все яснее. Дорога была загромождена беспорядочными массами войск, обозами и артиллерией. Солдаты переругивались с обозниками, присаживались на землю и перематывали портянки. В глубь тыла увозили тяжелую артиллерию — сорокадвухлинейные гаубицы, лишенные снарядов. Артиллеристы погоняли сильных, с широкими крупами лошадей и перебрасывались шутками с пехотинцами. Только немногие были угрюмы: старые бомбардиры, сроднившиеся со своими орудиями, да фельдфебели с золотыми шевронами на рукавах, усатые, злые.
Черный, волосатый полковник поздоровался с Уречиным, остановившим его, молча выслушал заданные ему вопросы и, нехорошо усмехаясь, сказал, указывая на свои погоны, на которых перекрещивались дула орудий:
— Нужны вам эти пушки, так, пожалуйста, заберите их. Они будут полезны не меньше, чем эти (он показал нагайкой на свой дивизион)… хлопушки, которым нечем хлопать.
Вздыбив коня, он ускакал галопом.
Движение замедлилось. С холма была видна дорога на несколько верст вперед. Васильев, ворча, осматривал ее в бинокль. Казалось, что река катила густые, рыжие от размытой глины воды, и они, наткнувшись на плотины, вдруг затопили берега. Сильные стекла бинокля показали Васильеву странную картину. Стадо белых длинноногих быков теснилось на дороге. Пестрые таборы людей, повозок и лошадей окружали его. Возле суетились пастухи в козьих шкурах, с палками и котомками. «Столпотворение вавилонское!»
Он поскакал к Уречину. Полковник выслушал его.
— Надо свернуть с дороги, — приказал он. — Тут мы не пройдем.
Роты пробирались в сторону от дороги. Шли проселками, иногда — полями, топча жирную, вспаханную землю. В одном месте прошли участок, покрытый нежными изумрудными всходами озимых, затоптав их тяжелыми сапогами. Показалась долина, перерезанная извилистой речкой. На другом берегу ее подымался круглый зеленый холм. Три сосны росли на его вершине.
Уречин поскакал к речке. Сильный конь с трудом выдирал ноги из вязкой земли. У берега он замялся и, фыркая, осторожно вступил в воду. Видно было затем, как командир пригнулся к шее коня и, держась за гриву, галопом взобрался по крутому склону, остановился у сосен, в бинокль осматривая местность.
Подняв над головами винтовки, солдаты вброд переходили речку. Крики и смех раздавались кругом. Защима что-то бормотал сквозь зубы. Банька жалобно хныкал, говоря, что холодная вода хватает его за самое сердце. Карцев был сосредоточен, наблюдая, чтобы кто-нибудь из его отделения не споткнулся в воде, доходившей до груди.
Грохот артиллерии, затихший незадолго до перехода речки, возобновился с новой силой. Снаряды рвались совсем близко. На середине холма вспрыгнул черный столб земли, желтоватый дым скрыл Уречина, и комья земли посыпались на солдат, точно кто-то, забавляясь, бросал их полной горстью. Уречин передал приказание, роты поспешно уходили в стороны, занимая свои участки. Третий батальон расположился в роще, оставаясь в резерве.
Карцев пробрался на вершину холма. Вся позиция ясно, как на рельефной карте, расстилалась перед ним. Он поднес к глазам бинокль, снятый с германского офицера, и стал смотреть, пытаясь определить расположение неприятеля. В те дни, когда полк был в резерве, Васильев ежедневно проводил со взводными и отделенными командирами тактические занятия, обучая их на примере недавних боев, и эти уроки хорошо усвоил Карцев. Перед ним лежала гряда холмов, покрытых пашнями. Тонкий пар стлался над коричневой развороченной землей. Левый фланг позиции упирался в болотистую речку. За ней тянулся лес. Раскидистая вершина тяжелого дуба выделялась на опушке. Карцев понимал, что лес и холмы стесняют обстрел, уменьшают его до шестисот — семисот шагов, а болотистая речка предохраняет фланг от обхода. Далеко впереди вилась дорога, и в бинокль были видны белые дымы разрывов. Он повернулся было в другую сторону, чтобы осмотреть тыл русской позиции, как вдруг увидел, что Рогожин отчаянно машет рукой, что-то кричит. Прыжками Карцев спустился к своим. Ему сказали, что он назначен в команду разведчиков.
Тридцать человек, под командованием Петрова, двинулись в лес. Карцев шел в передовом дозоре. Идти было легко, разведчики оставили себе только винтовки, саперные лопатки и подсумки с патронами. Рядом, спокойно посапывая, ловко переступал Голицын. Шагах в двухстах позади Петров вел главные силы команды. Холмы хорошо прикрывали их, они старались двигаться ложбинками. Иногда, забываясь, Карцев думал, что вот он гуляет за городом, а где-то издали надвигается гроза и раздаются раскаты грома. Низкое жужжание аэроплана он услышал лишь тогда, когда тот прошел над разведкой. Машина снижалась все больше, описывая круги. Видимо, летчик заметил подозрительное движение и хотел выяснить, в чем тут дело. Карцев, пригибаясь, побежал к Петрову.