Солдаты
Шрифт:
– Никуда не расходиться, – скомандовал прапор, – через двадцать минут электричка на Тагил.
– А чо такое Тагил? – не до конца протрезвел еще кто-то из парней.
– Что опять за дурные вопросы? Объяснял же уже, или вы не слушаете меня, олухи?! – осадил вопрошавшего прапор, а затем внушительно и торжественно продолжил: – Повторяю для самых тупых: Нижний Тагил – это славный город, и если кто-то из вас не знает, «чо такое Тагил», то он полнейший кретин. Потому что Тагил – это жемчужина нашей страны, замечательный на весь мир город, словом, вы должны гордиться, что вам выпала честь служить именно в нем.
Замечательных
В пригородном поезде, слава Богу, тепло. Заняв места, благо в столь ранний час вагоны пустые, новоиспеченный взвод моментально погрузился в сон. Прапор не нашел причины тревожить парней, пусть поспят, посмотрят домашние сны, наберутся сил, небось, последний отрезок пути, дальше – только армия…
III
Небо здесь светлело необычно, по-своему, из черного превращалось сразу в серое. Снова вокзал, конечный на этот раз пункт. Пшикнули и с шумом разинули рот автоматические двери вагона: ну, здравствуй, Тагил! Незнакомый, тяжелый, со своеобразным привкусом смог заслонял собой едва просматриваемые сквозь дымку облака. Все здесь другое, непривычное, чужое. Хмурый, с морщинистым небритым лицом дворник, одетый в когда-то желтую, ныне основательно засаленную жилетку, накинутую на видавшую виды фуфайку, привычными монотонными движениями долбил притоптанный к перрону снег. Он на минуту прервал работу, пропуская плетущихся мимо призывников, проводил их равнодушным взглядом и вернулся к своему зодчеству, выводя острием лопаты рисунок, чем-то напоминающий елочку.
Пока пересчитались и вышли на привокзальную площадь, совсем рассвело. Перепрыгивая большими колесами через трамвайную линию, развернулся и подъехал к крыльцу автобус. За рулем – солдат. Признаков гражданки все меньше. Поехали…
От настроения ли, связанного с начинающейся службой, или от усталости город, представший взорам Сергея и его будущих сослуживцев, показался до отчаяния мрачным. Автобус то и дело подпрыгивал на буграх прикатанного снега, спать было невозможно, да и не хотелось. Водитель не спешил, ехал небыстро, у парней вполне хватило времени рассмотреть не только улицы, ухабистые и грязные, но и угрюмых, тоскливо стоящих на остановках или осторожно семенящих по скользким тротуарам жителей города.
Через оттаявшие ненадолго от включенной печки окна ПАЗика солдаты увидели проходную большого завода, дымящего красно-матовым выхлопом. Прапор сказал, что это огромный, крупнейший в стране металлургический комбинат. НТМК имени Ленина, а кого же еще! Вождь в привычном пальто стоял тут же у проходной – в виде, конечно, памятника с протянутой рукой. Дымил комбинат знатно. И, как узнали новобранцы впоследствии, не только он.
Сергей пытался воскресить в памяти все, что знал об этих краях. Вскоре был вынужден, впрочем, признать, что знал он немного. Почти ничего. Только разве что Урал – промышленный регион. С этим, подумал юноша, и связана такая загазованность, своеобразная визитная карточка города.
Позже он мог убедиться в том, что «замечательному на весь мир городу» и вправду было чем хвалиться. Прапорщик просветил, что в Нижнем Тагиле были сделаны некоторые важные научные открытия, родилось много чудес техники. Здесь, вдали от столиц и университетов, механики-самоучки,
Была и еще одна изюминка в Тагиле. Исправительные колонии: № 12 строгого режима и № 13 – общего, № 5 – снова строгого и № 6 – снова общего, колония-поселение № 48, СИЗО № 3, лечебное исправительное учреждение № 51. Если бы каждое такое учреждение изобразить в виде бусины и нанизать их на ниточку, то получились бы неплохие бусы. Колоний и тюрем в Тагиле всегда было много. Освобождающиеся из них люди формировали население, контингент города. Вольные поселенцы занимали рабочие места на фабриках; кто-то возвращался к прежней жизни – грабил, насиловал; кто-то выбирал для себя жизнь альфонса. Все это не могло не отразиться на облике города, не наложить отпечаток на уклад жизни людей, их характеры, убеждения, отношение ко всему, с чем они сталкиваются.
Второй по значению визитной карточкой Тагила можно было смело назвать трубы. Десятки, если не сотни километров теплотрасс паутинными нитями тянулись через весь город: вдоль дорог, изгибаясь, как и положено, на поворотах, по пустырям и паркам, вдоль пешеходных дорожек, где необходимо, в местах, например, въездов во дворы, изображая собой своеобразную арку. Гирлянды труб настолько гармонировали с покосившимися и облезлыми зелеными, кое-где желтыми и даже красными двухэтажками, что не будь их, город, наверное, существенно потерял бы в плане архитектуры.
Где-то в середине пути на Тагилстрой, именно так назвал район прапорщик, призывники увидели огромный парк. Уже не новое, но роскошное здание, надо полагать, Дом культуры, красовалось на пустыре в его глубине. На фасаде висели красные транспаранты, которые нельзя было прочитать – далеко от дороги. За голыми деревьями виднелись какие-то сооружения, по всей видимости, детские площадки. Были они присыпаны снегом настолько, что не оставалось никаких сомнений – с самого лета здесь никого не было. Отсутствие протоптанных дорожек подтверждало догадку, а облезлые стены давно заброшенного забора – сложного, под стать Дому культуры сооружения из камня и металлической кружевной арматуры – предательски обнаруживали, чтобы не сказать, оголяли все то же уныние, которым и без того был пропитан город.
Последней достопримечательностью, мимо которой проехал солдатский автобус, был кинотеатр «Сталь». Стальная крыша с застывшим на ней снегом мелькнула в окошках и исчезла за поворотом, и после него уже ничего более не могло привлечь внимания, потянулись одна за другой одинаковые улицы с покосившимися времянками в два этажа и вездесущими трубами…
Скрип тормозов прервал спонтанную экскурсию. Здесь, на ухабистой тагильской дороге заканчивалась, даже можно сказать, неожиданно обрывалась гражданская жизнь. Редкие частные дома заканчивались, дальше было только неухоженное поле и за ним угрюмый лес. Автобус развернулся на пустыре и, присев на кочке, остановился у облупленного здания с вызывающе торчащей вверх черной трубой.