Солдаты
Шрифт:
Дрожащими руками воин стягивает одеяло, ложится под белую простынь, но сапоги укрывать не спешит, двумя толстыми колбасками свешивает ноги сбоку кровати.
– Укрывайся полностью, солдат, ножки застудишь, – не ценит его благоразумия сержант.
Рядовой Удод смотрит на командира обезумевшими глазами. На фоне полнейшей тишины тот дышит ровно и громко.
– Мне повторить? Или, может, помочь тебе, кабан ты толстый?
Солдат, наконец, подчиняется – начищенные вязким кремом сапоги скрываются под белой простыней.
– Слушай мою
Лежа на боку, воин начинает маршировать. В постели. Обе его простыни сбиваются в ногах, мажутся сапожным кремом, превращаются в черно-белое месиво.
– Стой, раз-два! – наконец, проявляет жалость сержант.
Милосердие сержанта касается, впрочем, только неповоротливого солдата. Вернее, его кровати. Остальным полагается новая порция занятий.
– Так, воины, плохо, – объявляет сержант. – Очень плохо! Не успеваем. Товарищ Удод сапоги не научился снимать. Нужно ему помочь, будем тренироваться, времени у нас до утра много, – и, резко повысив голос, кричит: – Внимание, рота, сорок пять секунд, подъем! Построение в расположении. Пять секунд прошло…
Вновь отчаянно скрипят кровати, качаются под грузом спрыгивающих, летящих со второго яруса тел. Чертыхание, переполох, крики командиров взводов, нагнетающие панику: «Первый взвод, пять секунд осталось!», «Второй взвод, поторапливаемся!..»
Репетиция отбой-подъема продолжается, кажется, до бесконечности. И все же, когда звучит долгожданное: «Все, тишина! Всем приказано спать…» – в казарме наступает покой, который уже через секунду переходит в стойкий храп. Спустя несколько молнией пролетевших часов уснувшие «духи» впервые в жизни услышат вопль дневального:
– Р-рота, падъе-о-ом-м-м!
Этот крик означает, что солдаты будут делать то же самое, что делали вечером на отбое, только наоборот. У них есть все те же 45 секунд на то, чтобы одеться и встать в строй на взлётке. Если рота не успела, тренировка продолжается долго, времени в карантине много, торопиться некуда.
После отработки подъема вспотевших солдат выводят на плац. Так начинается первый день службы. В армии без зарядки никак, зарядка каждый день, зарядка – святое. Ради первого дня службы зарядку решили заменить простым бегом. Выстроили роту в виде круга, сами стали в середину. «Рота, бегом марш!» – скомандовали. Получившийся как на арене цирка круг двинулся с места, людям в середине не хватает только бичей в руках.
В утренней темноте застучали по асфальту сапоги, заухал в морозном воздухе отдающийся в окнах топот. На часах 05:20, еще темно, в это время года светает не раньше половины девятого. Город еще спит, благо, плац окружен казармами, гражданских зарядка не тревожит.
Курильщики начали сдаваться первыми. Уже на третьем круге закашлялись, задышали, попытались сбавить ход. Строй сбился, созданный из
Рядовой Удод снова отстал.
– Удод, бежать! Бежать, кому я сказал, – раздалось из середины круга.
Солдат, схватившись за бок, стоял в сторонке и ловил ртом воздух. Пар, хорошо видный под светом прожекторов, валил от нагретой бегом спины. «Не могу больше», – едва слышно мямлил Удод. Не увидев реакции на свой крик, сержант сорвался с места и, подбежав к новобранцу, с силой толкнул его рукой в спину, бежать, сказал, бежать. Затем еще толкнул, еще… в ход пошли ноги, пинком под зад, бежать! Парень сделал несколько шагов и упал, оказалось, у него врожденный порок сердца. Поэтому не в строевых, поэтому в стройбате. Но здесь это мало кого волнует…
В казарму вернулись с опозданием.
– Внимание, воины, у вас 15 минут на заправку кроватей и умывание. Время пошло!..
Ледяная вода в кране умывальника, очередь в туалет и ругань мешающих друг другу в кубриках солдат – все смешалось в одну картинку, которой не было ни разумного объяснения, ни, казалось, конца. Первая драка, разбитые носы и ссадины: «Потом поговорим!» На завтрак, само собой, опоздали. Ничего, быстрей поедят, все равно еще домашними пирожками пахнут (в армии, конечно, другое слово употребляют).
Одно дело сказать: «тяжело в учении», и совсем другое – испытать это на себе. Армия умеет обучать живо и эффективно, слабых и ленивых выявляет быстро, к жлобству, стукачеству, нытью прививает стойкую антипатию, чтобы не сказать, агрессию. Неряшливость не в почете. Поэтому с самого начала нужно постараться не потерять лицо, показать, что сможешь, доказать, что мужик, и держаться. Изо всех сил, во что бы то ни стало, держаться. Иначе зачморят.
Исполнительность нельзя путать с желанием прогнуться, дисциплинированность – с отсутствием воли. Все в этом требовательном обществе на своем месте, все взвешенно, без закидонов и перекосов. Тому, кто с самого начала этого не понял, уготована судьба чмошника. До конца службы. Обратной дороги из этой ниши нет, все нужно сделать с первой попытки, второй не будет, это тебе не отбой-подъем…
Обучение в карантине Сергею давалось легко. Воспитание, полученное в большой семье, даром не прошло. В армии любимая поговорка: «В большой семье клювом не щелкают». (Вместо клюва там, разумеется, опять другое слово.)
С малых лет братья приучали Сергея следить за чистотой в комнате, в тумбочке, содержать в порядке постель, стирать и утюжить личные вещи и один раз в неделю делать генеральную уборку во всем доме. А еще ежедневная, на протяжении всей зимы, помощь родителям в заготавливании дров и угля. Привычка – дело большое.