Соленая Падь
Шрифт:
В колке была расчищена линейка, как положено в лагерях, - аршина на три шириною, а длиной так сажен, верно, на пятьдесят; водном месте линейка была даже присыпана желтым песочком, и здесь Мещерякова и всю группу командного состава встретил дежурный по части.
Отрапортовал:
– Товарищ главнокомандующий! Товарищи прочие командиры доблестной партизанской красной народной армии! В расположении полка красных соколов весь личный состав в наличности, а происшествиев нету! Дежурный по полку Галкин!
К Мещерякову все его командиры разом обернулись - ждали, как он в данном случае поступит. Кто-то не выдержал, высказался даже
– От это порядочек! Как в той, в царской, в кулачной армии! Очень просто перепутать можно и заместо белого офицера красного партизанского командира стрелить!
Мещеряков на нетерпеливого глянул, ничего ему не сказал, дежурному, товарищу Галкину, подал команду: "Вольно!" Обратился к своим сопровождающим:
– Кто тут из вас соколами этими командует? Ты, однако?
– Я!
– ответил один из командиров.
– Я - командир полка красных соколов Петрович!
– Кто-кто?
– не понял Мещеряков.
– Фамилию у тебя спрашивают, а ты по-деревенски отчество свое называешь!
– Такая фамилия - Петрович!
– По имени?
– По имени - Павел.
– Получается - Павел Петрович! И ничего тебе более не надо, даже отца родного?
– Шутка природы, товарищ главнокомандующий!
– ответил Петрович.
– По расположению полка проследуем?
– Проследуем.
– От это пор-рядочек!
– опять сказал нетерпеливый командир. Это был комполка двадцать четыре.
– Погоны у их тут, у соколов, не навешаны ли на плечи? Глянуть бы! Давно уже не видел, с осени семнадцатого года!
– А вот возьмешь белых офицеров в плен - и погляди погоны!
– ответил командир красных соколов.
– Погляди, если соскучился.
– Зашагал рядом с Мещеряковым, поясняя на ходу: - У нас полк сводный - рабочая прослойка из города, точнее - шахтеры с Васильевских рудников, из местных жителей небольшая часть, две интернациональные роты мадьяр, один взвод сознательных чехов - перебежчиков на нашу сторону, больше взвода латышей. Латыши частью местные, а еще пришли из России для защиты первой Советской власти от белых, эсеровских и прочих войск еще доколчаковского периода. Еще при нашем полку действуют постоянные курсы командного состава - один выпуск уже произвели, около ста человек подготовили в течение полутора месяцев. Нынче снова готовим контингент самых благонадежных и политически развитых. Сами понимаете: при такой пестроте и при таких задачах без особой дисциплины нам невозможно. Без нее наше существование как воинской и революционной единицы попросту может быть поставлено под вопрос.
– Не торопись!
– проговорил Мещеряков.
– Я все твои объяснения должен взять в память!
Подошли к расположению интернациональных рот, и на ломаном русском языке, но четко и по всей форме им снова рапортовал молоденький чернявый мадьяр, а роты, построенные чуть поодаль, приветствовали их громким "ур-ра".
Строгие были все ребята и "ура" кричали серьезно, строго.
"Ты гляди-гляди, Ефрем, какая у тебя армия!
– думал про себя Мещеряков.
– Сколько в ней народов!"
И латыши тоже крикнули, немного их было, а крикнули хорошо.
А Петрович все показывал и объяснял. Показал полковую кухню, санитарный пункт, цейхгауз, вкопанный в землю и с маленькой избушкой для писаря, в которой писарь вел строгий учет полковому имуществу, каждый божий день подавал рапортички о наличии этого имущества самому командиру
Смотрел Мещеряков и на самого Петровича - кто такой? Действительно, самой природой созданный командир дивизии? Царский недобитый офицер? Ходит быстро, четко, хотя и не совсем военным шагом, говорит негромко, но за свои слова не боится. В очках. Ростом заметно пониже Мещерякова, не белый и не рыжий, чуть с проседью, но такие не седеют и в шестьдесят.
– Ну, а скажи ты мне, шутка природы, товарищ Петрович, сильно строгий порядок - тоже ведь плохо?
– не то насмешливо, не то серьезно спросил Мещеряков, чувствуя, как слова эти задевают всех командиров.
– Почему? Как это ты понимаешь собственный вопрос, товарищ главнокомандующий?
– не ответил, а тоже спросил Петрович, сощурившись, строгими глазками.
– Почему?
– Радости нету, и не в крови он у нас, у русских, сильно строгий порядок. Особенно нынче. За свободу воюем, а для самих же себя свободы явная недостача! Скучной и вшивой войной мы сыты уже вот так! Она хуже каторги! Повоюем теперь от собственного сердца, весело и лихо. Без колючей проволоки, без генералов, без солдатской суточной пайки. Давно уже пора народу таким образом за себя самого повоевать. И еще учти - революция все ж таки по порядку не происходит. Ее в дисциплину не загонишь, нет! Распиши всю революцию по диспозициям, составь ей строгий план, сроки назначь, когда и что должно случиться, - от ее ничего не останется. А впрочем, - сказал Мещеряков, - давай глядеть на практике. На чем же ты дисциплину красных соколов строишь?
– На сознательности.
– Сознательность - на чем?
– На знаниях. На знании каждым солдатом общей цели и задачи. Чтобы от нее он воодушевлялся, чтобы именно от нее он воевал и гордо, и весело, и лихо.
– И Петрович весело, громко засмеялся.
– Ну вот, к примеру, я и есть тот самый каждый солдат. Как ты мне будешь всеобщую цель и задачу объяснять? А вместе с тем собственную мою дисциплину?
Комполка двадцать четыре хихикнул. Глянул на Петровича, тоже спросил вслед за Мещеряковым:
– Ну, ну? Вот именно!
Петрович прибавил шагу и сказал:
– Выдумывать не будем. Будем знакомиться в подробностях. Как поставлено, как делаются первые шаги. У нас для этого составлена инструкция. Так и называется: "Инструкция по духовному воспитанию солдат". Она не только составлена, но и тщательно изучается.
Стали знакомиться...
На небольшой полянке сидел, по-татарски поджав под себя ноги, целый взвод солдат, красных соколов.
Один, стоя во весь рост, читал по бумажке, а все его слушали. Потом вызывались охотники повторить прочитанное.
– "Наша цель, - прочитывал старший со всем старанием, - свобода, братство, равенство. Поэтому каждый солдат должен быть сознательным, вежливым, корректным как по отношению своих товарищей, так и гражданского населения. Любовь к людям, сострадание и помощь беззащитным должны проглядывать в каждом действии солдата".
Повторили пункт в один голос, старший объяснил, что слово "корректный" вовсе не отличается от другого слова - "вежливый", потом спросил: кто теперь без подсказки, а вполне самостоятельно может пункт еще разъяснить? Охотников оказалось множество, и старший дал слово одному, который громче других кричал, что все запомнил и понял.