Соленое озеро
Шрифт:
— Сара! — позвал он. — Сара!
Она остановилась и высокомерно взглянула на него.
— Сара! Мисс Сара! Простите меня. Ах! Что вы здесь делаете?
— Где? — спросила она.
— Здесь. В этой стране?
— Я не понимаю, — холодно сказала она.
— В этой стране, сестра моя. Фу, какое отвращение! Евангелие все сделало, чтобы окончательно и определенно установить достоинство женщины. А что здесь сделали из этого? Я оплакиваю вас, сестра моя, оплакиваю вашу судьбу.
Она засмеялась сухим смешком.
— Кажется,
Она подошла к книжному шкафчику.
— Я не хочу учить вас катехизису, — высокомерно сказала она. — Но ведь вы начали. Мне противно, когда человек, может быть, умный, повторяет глупости.
Она взяла брошюру с полки и протянула ее ему. Он машинально прочел заглавие.
— «Defence of Polygamy by a Lady of Utah» [2] , — сказала Сара Пратт. — Прекрасно, защита многоженства. Та, кто написала это, не дура и не сумасшедшая. Это моя кузина, Белинда Пратт, умнейшая особа. В ее брошюре вы найдете массу побудительных причин, по которым разумная женщина может желать установления многоженства.
2
«Защита полигамии дамой из Ута».
— Прочту, даю вам слово, — сказал Гуинетт. — Мы должны все читать.
— Сойдем, — сказала она. — Нас будут ждать.
На пороге они оба одновременно остановились.
— Сара, — шепнул Гуинетт.
Она держала руку на щеколде. Она была бледна и взглянула на него горестно-вопросительным взглядом.
— Сестра моя Сара — ведь вы позволите, чтобы я называл вас Сарою, — не правда ли?
Он дрожал. Он разом платил выкуп за все поддельные волнения.
— Что вы? — спросила она.
— Разрешите вы мне поцеловать вас? — умоляюще спросил он.
Она совершенно просто подставила ему свой лоб.
Глава четвертая
Отец д’Экзиль проснулся в понедельник утром в очень веселом расположении духа. Часов в девять он, с улыбкой на устах, видел, как уехали кататься верхом Аннабель и Рэтледж. Около одиннадцати часов он слышал, как они вернулись. Около полудня он стал обнаруживать некоторые признаки нетерпения.
«Еще, пожалуй, это животное надует меня!» — ворчал он.
Но несколько страниц «Слов Верующего», которые он прочел, чтобы подавить
В четверть первого беспокойство его исчезло.
Кориолан вошел в его комнату.
— Внизу ожидает господина аббата господин священник в сюртуке.
— А! — сказал патер, — вот очаровательный человек, и притом человек слова! Куда ты дел его?
— Я провел их в столовую.
— Сейчас иду туда.
Как люди, заранее собирающиеся на поезд, опаздывают, так опоздал и он. Прошло добрых две минуты, пока он придумывал фразу, которою иезуит может сердечно приветствовать методистского пастора.
Наконец он спустился вниз. С утра он не выходил сегодня, и на ногах у него были еще его старые мягкие фетровые туфли.
«Эге-ге!» — пробормотал он, придя в столовую и остановившись на пороге двери, противоположной той, через которую ввели туда преподобного.
Тот стоял к нему спиною. Он был весь в черном и стоял у буфета. Отец д’Экзиль видел, как он брал в руки одно за другим то кофейник, то серебряный судок, то компотник из позолоченного серебра, как он взвешивал их в руке, разглядывал, поворачивал, словно для того чтобы увидеть штемпель.
— Здравствуйте, дорогой господин Гуинетт, — сказал иезуит.
Тот не вздрогнул. Степенно поставил он на буфет компотник, последнее, что он разглядывал.
— Здравствуйте, господин аббат.
— Вы, кажется, очень интересуетесь ювелирными изделиями, — любезно сказал отец д’Экзиль.
— Мой дед, — ответил пастор, — имя которого я ношу, был ювелиром в Балтиморе. Я очень мало смыслю в золоте и серебре. Достаточно, однако, чтобы знать, что это вещи очень высокой ценности. Какая жалость, господин аббат, какая жалость!
Он снова взял компотник в руки.
— В этой вот излишней посудине серебра столько, что на него могла бы два года существовать честная семья. Нет! Богатые или очень виновны, или очень легкомысленны.
— О! — весело сказал отец д’Экзиль, — подумаем и о тех, кто делает эту излишнюю посуду. Наверное, на скромный барыш вашего дедушки, вырученный им от продажи нескольких ком-потников в этом роде, вы получили образование, другой предмет роскоши, которым и пользуетесь во славу Господа нашего.
— Мой дед, сударь, умер бедняком, — сухо ответил Гуинетт.
Он снисходительно поклонился: в комнату вошла Аннабель. Иезуит представил их друг другу.
— Пойдем, посидим под верандой, хотите? — спросила молодая женщина.
Все вышли, она впереди. Пастор окинул ее быстрым взглядом, удивившим отца д’Экзиля. Он улыбнулся. Взгляд Гуинетта выражал восхищение, и иезуит почувствовал себя как бы польщенным этим.
На террасе курил Рэтледж. Он должен был ожидать появления преподобного, и тем не менее покраснел и со смущением пожал покровительственно протянутую ему руку.