Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

Киле Пётр

ЕВГЕНИЯ (приподнимаясь). Мне уйти?

МАРИАННА. Нет, вы нам не мешаете, не правда ли, Орест? Как я не мешала, когда он писал с вас.

ЕВГЕНИЯ. Есть же разница.

МАРИАННА. И весьма существенная.

Евгения опустилась в кресло у стола, на котором лежали листы с рисунками; Орест писал сидя на табурете, картон с бумагой на коленях; обнаженная девушка, казалось, вольным шагом вступала по земле, освещенной солнцем. Молодость и свобода -

как вызов действительности с ее ужасами, там сцена, здесь реальность, как в театре. Живая картина, которая проступает тут же на листе. Что-то чудесное, чем живут художники, часто в нищете. Соприкосновение с вечностью.

Слышно, как захлопнулась с металлическим звоном дверь лифта, зазвенел колокольчик звонка; Орест, подняв указательный палец, мол, замрите, вышел в прихожую.

ГОЛОС СМОЛИНА. Игнатий Григорьевич!

Евгения поднялась и, показывая знаками, что ее здесь нет, скрылась в другой комнате. Орест заглянул в комнату и, пригласив войти Ломова, уселся продолжать работу, как ни в чем не бывало, но Марианна зарделась.

Ломов уселся за стол, где сидела его жена, и с веселым видом уставился на девушку.

ЛОМОВ. Хороша? Хороша! Ей-богу, хороша! Я удивляюсь на вас, Орест Алексеевич, как вы спокойно можете глазеть на ее прелести? Диана!

СМОЛИН. Вот правильно сказали. Диана.

ЛОМОВ. Она Диана, ну а вы-то мужчина или нет?

СМОЛИН. Здесь дамы, Игнатий Григорьевич.

ЛОМОВ. Дамы? Где это они?

СМОЛИН. Дианы разве вам мало?

ЛОМОВ. Ах, здесь Фаина Ивановна?

СМОЛИН. Нет.

ЛОМОВ. Приехала одна?

СМОЛИН. Нет.

ЛОМОВ. Ну, что вы заладили нет и нет.

СМОЛИН. Вы по какому делу?

ЛОМОВ. Хотел купить ряд ваших вещей. Вот этих.

СМОЛИН. Не продаются. Это же черновые наброски.

ЛОМОВ. Подарите.

СМОЛИН. Это пожалуйста.

МАРИАННА (делая знаки Ломову уйти). Ради Бога, не надо.

СМОЛИН. Я сейчас.

Орест поднялся и прошел в другую комнату. Ему не хотелось, чтобы Евгения Васильевна подумала, что Ломов бывает у него с тех пор, как он начал писать с Марианны. Пусть сам ей объяснит, зачем забрел сюда.

СМОЛИН. Зачем вы скрылись?

ЕВГЕНИЯ (стоя у окна). Какой прекрасный вид! А от высоты у меня голова кружится. Простите меня. Сама не знаю, зачем я к вам приехала.

СМОЛИН. Я думал, это свидание.

ЕВГЕНИЯ. А занялись Марианной. Нет, это не свидание. Я подвезла ее и из любопытства поднялась к вам.

СМОЛИН. Так и муж ваш из любопытства подъехал - второй раз. Он решил купить рисунки с Марианны.

ЕВГЕНИЯ. Он к ней неравнодушен, я знаю. А вы?

СМОЛИН. Я неравнодушен к вам.

ЕВГЕНИЯ. Вы их нарочно оставили одних?

СМОЛИН.

Нет, чтобы выйти с вами к ним. Впрочем, Игнатий Григорьевич, вероятно, ушел.

В самом деле, как только художник удалился, Ломов двинулся на девушку, а та поспешно накинула на себя халат.

МАРИАННА. Тсс! Здесь мадам.

ЛОМОВ. Чем это вы занимаетесь, а?!

МАРИАННА. Тсс!

ЛОМОВ. Она знает, что я здесь?

МАРИАННА. Нет, кто-то пришел, она и спряталась.

ЛОМОВ. Хорошо, я ухожу во избежание сцен. Боже! Как я тебя хочу!

Ломов сорвал поцелуй с ее губ, она позволила, чтобы он поскорей убрался.

Ломов ретируется, однако в его сердце закрадывается подозрение: не уловка ли все это - портрет, работа над которой длится второй год, рисунки с обнаженной горничной, столь похожей по стати на его жену, - уловка для связи?!

Орест и Евгения вернулись: Ломова в самом деле нет.

МАРИАННА. Я не сказала, что вы здесь. Одна дама, вот и все. Наверное, на сегодня все.

Смущенный художник всплескивает руками, Марианна уходит одеться.

ЕВГЕНИЯ. Я потому к вам заглянула, что хотела попрощаться. В газетах пишут о болезни моего отца, может быть, всего лишь слухи... Уезжаю в Москву.

СМОЛИН. И я. Там открывается выставка...

Интерьер дома в стиле модерн в начале XX века. Марианна и Фаина Ивановна убирают со стола в столовой после чаепития.

МАРИАННА. Фаина Ивановна, что мне делать? Я бы уехала в деревню, да меня там не примут, ославят без всякой на то причины.

ФАИНА ИВАНОВНА. Я бы нашла тебе место.

МАРИАННА. У Ореста? Ни за что.

ФАИНА ИВАНОВНА. Напрасно не воспользовалась случаем. Упустила ты свою фортуну. Найду место...

МАРИАННА. Место... А здесь я жила, как дома.

ФАИНА ИВАНОВНА. Ну и оставайся, пока не гонят. Мы служим у господ. Мы не крепостные, но подневольные.

МАРИАННА. А как же мне быть с Игнатием Григорьевичем?

ФАИНА ИВАНОВНА. Он страдает. Он ищет у тебя утешения?

МАРИАННА. Да.

ФАИНА ИВАНОВНА. А тебе его жалко?

МАРИАННА. Не очень. Я знаю, чего он от меня хочет.

ФАИНА ИВАНОВНА. А ты как?

МАРИАННА. Еще чего! До сих пор пугала, что все скажу госпоже. А теперь он уверен, что она сошлась с художником и в том винит меня, будто я их свела.

ФАИНА ИВАНОВНА. Он возьмет тебя. Уж точно. Он упрямый.

МАРИАННА. Как же быть?

ФАИНА ИВАНОВНА. Так уступи хоть с пользой.

МАРИАННА. Как это?

ФАИНА ИВАНОВНА. Как субретка. Пусть снимет тебе квартиру и вообще обеспечит. Я бы с тобой поселилась и вела твое хозяйство.

МАРИАННА. С какой стати он это сделает?