Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]
Шрифт:
СМОЛИН. Пока не надо. Где твои маскарадные платья?
МАРИАННА. В доме на Каменном острове остались.
СМОЛИН. Надо привезти. Напиши записку к сестре, пусть Фаина Ивановна привезет.
МАРИАННА. К сестре? (Взглядывая на Ореста с мучитель-ной улыбкой.) Орест милый, этим не шутят.
СМОЛИН. Я и не шучу.
МАРИАННА. Она вам сказала?
СМОЛИН. Да. Отец ваш, будучи при смерти, признался.
МАРИАННА. Теперь он здоров, снова забудет.
Марианна заплакала и ушла в свою комнату.
СМОЛИН. Марианна!
МАРИАННА. Орест!
Марианна повернулась к нему, смеясь сквозь слезы. Он впервые обнял ее, а она, схватив его за голову, осыпала его лицо поцелуями.
СМОЛИН. Прекрасно, милая! Мне надо выйти из дома. Пиши записку. Я отдам ее посыльному.
МАРИАННА. Может, сам хочешь поехать на Каменный остров?
СМОЛИН. Может быть. Милый друг, я буду жить, как всегда, не обремененный ни службой, ни семьей, свободный художник.
МАРИАННА. Никто не покушается на вашу свободу, сударь. Вы свободны, свободна и я.
СМОЛИН. Разумеется.
Смеются.
Интерьер дома в стиле модерн. Морев и Юля нашли укрытие на башне за ширмой с изображениями в японском духе, не до конца раздвинутой, где находились кресла, как за кулисами, каковые при необходимости выносились и ставились в полукруг, как перед сценой, что и представлял из себя фонарь-башня. Нарядные шелковые жалюзи спускались до пола. Под ними-то они устроили себе пристанище. Юля была не в себе, но как? Как жаждущая любви и ласки юная особа, ничего более, и он не мог ей ни в чем отказать, взывать к разуму невозможно, ибо и сам упивался негой любви, впадая, быть может, как она, в безумие.
ЮЛЯ (просыпаясь). Мы где, милый?
МОРЕВ (просыпаясь). Не знаю.
Слышны голоса откуда-то с интонацией, как со сцены или с другого времени.
ЮЛЯ. Кто там?
МОРЕВ. Тсс!
Они заглянули в столовую: там Ломов обедал и разговаривал с дворецким.
ЮЛЯ. А что я говорила?
МОРЕВ. Мы здесь и там?
Слышно, как в ворота въехала карета.
ЛОМОВ. Кто там подъехал?
КУЗЬМА. Граф Муравьев и художник.
ЛОМОВ. А что они сделались неразлучны?
КУЗЬМА. Я думаю так: ни один не желает оставить другого наедине с Евгенией Васильевной. Соперники.
ЛОМОВ. Соперники? Да, граф не охотник до женщин. Ему приглянулся художник.
КУЗЬМА. Как это?
ЛОМОВ. Не твоего ума дело.
КУЗЬМА. Конечно, у господ все иначе. Им светских дам мало, им подавай прислугу, а то вовсе... Тьфу-ты.
ЛОМОВ. Не болтай лишнего. Госпожа встречает гостей?
КУЗЬМА. Да, вышла с зонтиком. Идет дождь.
ЛОМОВ. А солнце?
КУЗЬМА. И солнце светит. Все дни сливаются в один, а в какой - не поймешь.
ЛОМОВ. Мы видим то, что было, ты думаешь?
КУЗЬМА. А что же еще?
ЛОМОВ. Нам снится наша жизнь.
КУЗЬМА. Да, это похоже на сон.
ЛОМОВ. Что там видишь?
КУЗЬМА. Не там, уже здесь. Мы за ними идем, как тени.
ЛОМОВ. Мы тени, а они?
КУЗЬМА. Не знаю, они встретились здесь или там.
В гостиную вошли Евгения Васильевна, граф Муравьев и Орест Смолин.
СЕРЖ. Входите, входите. (Открывая дверь в спальню.) Ева приглашает нас в Эдем.
СМОЛИН. Если я Адам, вы дьявол, граф?
СЕРЖ. Выходит, так.
ЕВГЕНИЯ (смеется). Вы дьявол?
СЕРЖ. Дьявол - всего лишь наперсник Адама и его детей.
ЕВГЕНИЯ. Но какая радость или слава быть наперсником?
Евгения взглянула на Ореста ее глубоким взором, в котором ничего, кроме тайны соблазна и греха, кажется, не было.
СЕРЖ. Очень большая. Моя радость вдвое больше, чем ваша с Орестом. Вы бы никогда не решились на это свидание, если бы я не видел в том радости, излучая ее на вас вместе и в отдельности. Я влюблен в вас и моя любовь сводит вас. Здесь цветы, фрукты, шампанское. Вы ожидали нас.
ЕВГЕНИЯ. Мне было крайне любопытно, решится ли приехать Орест на свидание, в котором будет присутствовать третий.
Евгения подошла к художнику, глядя на него влекущей улыбкой.
СЕРЖ. Я не третий, я наперсник. Наперсник, сводя влюбленных, всегда присутствует, пусть за дверью.
СМОЛИН. Так встаньте за дверь.
Орест вспыхнул, весьма недовольный тем, что втянули его в какую-то двусмысленную игру, и кто? Гордая, независимая госпожа Ломова. Любви и восхищения ей мало.
СЕРЖ. Не сердитесь, милый друг. Я встану за дверью. Но нам надо обсудить нашу поездку в Италию.
СМОЛИН. Нашу поездку в Италию?
ЕВГЕНИЯ. Орест! (Взяла его за руку.) Не знаю, как, но именно он добился этого. Он сумел убедить меня, как важно для вас путешествие по Италии...
СМОЛИН. Он предвкушает одно: погрузить нас в омут разврата.
СЕРЖ. В омут любви!
ЕВГЕНИЯ. Какая разница? Я с тобой, милый Орест, готова на все.
СМОЛИН. А что его сиятельство?
ЕВГЕНИЯ. Он влюблен в нас, и в его любви мы освободимся от сковывающего нас стыда. Он всего лишь наперсник, весьма забавный, отнюдь не дьявол.
СМОЛИН. О, боги! Это ты меня уговариваешь?
Орест обнимает и целует госпожу Ломову, казалось, совсем забыв о графе, который, стоя тут же, посылает воздушные поцелуи.
СМОЛИН (отшатывается). Или это из какой-то пьесы?
СЕРЖ. Есть такая пьеса, как говорит Гамлет.
Граф отступает к двери, исчезает за нею, оставив ее полуоткрытой.