Солнце любви
Шрифт:
Она перебила:
– Вы меня убеждаете или себя?
– Обоих.
– Меня не надо. Мужчин много, молодых много, но такого со мной еще не случалось.
– Со мной тоже, — вырвалось у него (опять против воли, как там, на галерейке, когда он сказал: «Люблю»). — Все, все! Предоставим событиям идти естественным ходом, не ускоряя.
Она промолчала.
– Это фотографии моих родных: мамы, отца и брата. Они все умерли.
Своей смертью, — почему-то добавил Петр Романович.
–
– Старый снимок. Он был на пять лет младше меня.
– А вы их выкиньте, — вдруг сказала Варя.
– Фотографии?
– Розы.
– Нет, в их загадке надо разобраться.
– У кого есть ключи от вашей квартиры?
– Ни у кого, красть тут нечего. Но вчера я забыл запереть балконную дверь.
– Значит, кто-то из соседей?
– Да нет соседей: только ты и Игорь. Ты его сейчас видела.
– А Поль?
– Говорит: не он.
– Нет, конечно. забавный, злой мальчишка. Учтите, желтый — цвет измены. Есть у вас такая женщина, которая.
– Она что, по пожарной лестнице сюда залезла?
– Так есть?
– Нет у меня никого.
– Но кто-то вас тайно любит. Прикольные розы.
– Такие дед Ипполита на даче выращивает. Я помню аромат.
– В теплице?
– Они стояли здесь в этой вазе девять лет назад и предназначались для одной девушки.
– Так, может, она о вас вспомнила!
– Исключено. Во-первых, ко мне та девушка не имела никакого отношения. Во-вторых, она умерла.
– Когда?
– Тогда.
– Где?
– Здесь. Варя, это не моя история, и я не хочу о ней вспоминать.
– Я сразу поняла, что вы — человек необычный.
– Не обольщайся.
– Это так! Валера не захотел о вас рассказывать, он вас обозвал «нищий аристократ духа».
– Меня не интересует его мнение.
– У вас с ним какие-то счеты?
– Давай не будем о таких пустяках.
– А что не пустяки?
– Ты. Вот о тебе мне хотелось бы узнать побольше.
– Нет во мне ничего особенного, — отрезала Варя строго.
– Есть. Особенное. Потому что мне никто и никогда так не нравился, я потерял из-за тебя голову. Это смешно, но это так.
– Но я же согласна на ваше условие!
– Это я сгоряча, прости.
– За что? Так хорошо было, отлично!
– Рассудок во мне гораздо сильнее сердца.
Она опустила яркую голову на скрещенные руки на коленях, волосы свесились почти до пола, до ножек в лаптях. (Фраза о рассудке и сердце была верной, но в данный момент она отражала его переживания с точностью наоборот.) Он с усилием отвел взгляд, наткнулся на розы.
– Кто была та девушка?
– В техническом, так сказать, смысле не девушка — проститутка.
– Что-о?
– То, что слышала.
– Вот почему вы так недоверчивы! — Варенька рассмеялась. — Уж не считаете вы меня профессионалкой?
– Ну, как я смею! — подхватил он в тон. — Ты же можешь доказать?
– Я хочу.
– А я не хочу, чтоб с такого физиологического эксперимента начиналась любовь.
– Как она умерла?
– Как Подземельный. Ей разбили голову.
– Как странно! — Варенька вздрогнула. — Вам не страшно?
– Убийца сознался. Не бойся, это сделал не я.
– Я вас не боюсь, но розы. зачем? Вы правда не догадываетесь, кто их принес?
– Как они мне надоели! — Петр Романович подошел к комоду (выбросить и забыть, отдаться без остатка, без условий этому единственному в своем роде мгновенью!), обжегся о шипы и услышал:
– Вы хромаете?
Пальцы разжались, цветы остались стоять в царственной своей прелести. Он пояснил привычно:
– Ударился о ножку качалки, щиколотка распухла. — И опять ему захотелось рассказать ей все. — Позавчера с Иваном Ильичем мы помянули моего отца какой-то жуткой медицинской дрянью. Я заснул, и он мне приснился.
– Кто?
– Отец. Я прошел на дребезжанье звонка по темному лабиринту комнат без окон. Споткнулся, ударился обо что-то.
– Во сне?
– Наверное. То есть конечно. Отец стоял на лестничной площадке… так реально, в своем коричневом костюме с «искрой».
– В котором его похоронили?
– Нет, хоронили в черном. — Петр Романович бегло взглянул в полумраке, пронизанном внешним солнцем, в глаза напротив — бирюзовые, цвета морской волны — и повторил: — В черном.
– А дальше?
– Я сказал: «Ты же умер». Он ответил: «Нет, я жив», — попросил прощения и простил меня.
– За что?
– «За смерть».
– За что?!.. Петр Романович, что вы молчите?
– Я же говорил, что не хочу вспоминать ту историю. Нет, вспоминается!
– Разве смерть вашего папы связана с убийством той девушки?
– Ну. опосредованно. Еще я спросил его, как там, в том мире.
– В загробном?
– Господи, это же сон!
– И что он сказал?
– «Не дай тебе Бог туда попасть. Я еще приду».
– Приходил?
– Да ну! Не выношу суеверий, не о том ты спрашиваешь.
– А о чем надо? Вы же споткнулись, когда шли открывать дверь, так?
– То был кошмар под воздействием спирта, я шел во сне, проснулся — качалка качается.
Варенька встала — одним гибким движением, не касаясь поручней, — и пересела на кушетку рядом. Качалка качалась.