Солнце любви
Шрифт:
Петр Романович беззаботно стряхнул неприятное впечатление, поднялся к себе, прошел на галерейку, облокотился о витое перильце, глядя в раскаленный пожаром закат. Вечер горяч и тих, лишь снизу, издали долетает жужжанье Садового кольца, и удивительное ощущение постепенно и властно проникает в душу — ощущение чужого взгляда, если можно так выразиться. Петр Романович осторожно повернул голову направо: ни шороха, ни звука, а стеклянная дверь приоткрыта и «Мерседес» во дворе. Да и с какой стати красавица будет тайком наблюдать за ним?.. Ему страшно — он вдруг осознал — страшно,
– Что происходит? — спросил он вслух. — Что со мной?
Пойти включить свет, телевизор, кому-нибудь позвонить скоротать время. Петр Романович сделал движение — тут на галерейку вышла Варенька в красном с золотым шитьем платье.
– С кем это вы разговариваете?
– Сам с собой.
– Вот жарища, да? А я ухожу.
– Регулярность ваших уходов (к ночи) наводит на размышления.
– На какие?
– У вас есть возлюбленный.
– Не угадали.
– Вы хорошо знаете Ангелевича?
– Это папин знакомый. Я сейчас к нему еду.
– Надо всего лишь спуститься этажом ниже.
– К папе!
– Разве он не за границей?
– Сегодня вернулся, я как раз и еду повидаться. Почему вы мне не верите?
– Разве я выражаю сомнение?
– Нет, не верите.
– А почему вы передо мной оправдываетесь?
– Это так выглядит, да?
– Так. Пойдемте, я вас провожу до машины.
– Не беспокойтесь.
– Я не беспокоюсь, просто хочу пройтись, мозги проветрить.
«Нервы проветрить, — уточнил про себя. — Трясусь не пойми отчего, как мнительная дама!» В прихожей Петр Романович остановился, пытаясь определить источник этого самого «трепета». В чем дело, откуда страх?.. Внезапно вспомнился эпизод из далекой молодости: он входит в ту комнату и видит кровь, в крови светлые кудри, юное лицо, оскаленное, как у загнанного зверька… Петр Романович заглянул, вошел: разумеется, никого! Однако. однако допотопная качалка с пледом чуть-чуть покачивается. Господи! И на старом комоде в стеклянном кувшине благоухают чайные розы. с золотистым оттенком, в цвет вышивки на ее платье!
Поистине «ужас тронул волосы» на голове. Такие же розы цвели сегодня на столе у Острогорских, их выращивает тесть в дачной теплице. Но какая тут связь?.. И качалка! Кто-то — только что! — «завел» качалку? Она почти пришла в равновесие. совсем остановилась. Может, мерещится после того сна, может, медик подсыпал в свой чертов спирт какое-то психотропное вещество, наркотик? Но он пил из той же фляжки!
Петр Романович подскочил к комоду, дотронулся до живых тугих бутонов. Цветы натуральные, стоят в натуральной воде. «Ну понятно, уходя к дяде, я забыл запереть дверь на галерейку. Кто-то принес и. преподнес такой дорогой букет?..» Петр Романович нервно рассмеялся. Пьянчуга Подземельный? Архитектор Игорь? Или Поль подшутил? Вероятнее всего!.. Прям, дожидайся, такую роскошь он бы не «Романычу», а соседской красотке презентовал бы. А что если. сердце вздрогнуло в поэтическом порыве… если она? Одушевленная качалка точно померещилась, а с цветами разберемся!
Но он опоздал, во дворе стремительно развернулась «синяя птица» и унеслась в черный тоннель, лишь прощальный взмах руки из бокового окошечка остался на память.
Петр Романович пошел бродить по бульварам, как в те ночи, когда его настигала бессонница. Давно полюбил он эти одинокие странствия, и Бог берег: шпана не трогала, и «ночные красавицы» не слишком одолевали, может быть опытно предчувствуя отвращение его, даже ненависть к «этим тварям». Однако сегодня не обошлось без «искушений», какое-то вымороченное создание на высоченных каблуках пристало (и не сразу отстало) на Рождественском. А когда он вернулся, то обнаружил перед дверью своей квартиры труп.
4
– Во дворе под фонарем я взглянул на часы: двенадцать.
– Какие-нибудь окна в доме светились, не помните?
– Кажется, да. Но я обратил внимание только на свой этаж, четвертый — там было темно.
– По какой причине обратили внимание?
– Да ни по какой, машинально.
(Петр Романович высматривал, дома ли новая соседка, но зачем засорять допрос не идущими к делу подробностями?)
– В переулке, во дворе никого не встретили?
– Было уже поздно. пусто. Но когда я подошел к тоннелю, кто-то свернул в Копьевский переулок.
– Можете описать?
– Мужчина, как будто худой и высокий, в темном костюме. Лица я не видел.
– Что-нибудь еще? Вспомните.
Петр Романович пожал плечами.
Укол страха — вот что ощутил он, словно увидел призрак (тот, из сна) и нырнул в тоннель. Ну, не описывать же казенному лицу фрейдистские фантазии и неврозы.
– Больше ничего по этому поводу не могу сказать.
– Хорошо. Дальше.
– Вошел в подъезд и между первым и вторым этажами услышал крик. Такой крик.
– Какой — громкий?
– Дикий, жуткий. И еще чей-то голос, слов не разобрал, бормотанье.
– Вы уверены, что не умирающего?
– По-моему, голоса резонировали как-то одновременно. Но на втором и третьем этажах мне никто не попался, а на четвертом лежал он.
– Опишите.
– Ничком, лица не видно, из-под головы вытекала струйка крови.
– Жертве нанесено три удара по темени.
– Бутылкой?
– Искомый предмет, похоже, прямоугольный. Его поразили углом, не острым, края раны слегка закруглены. Точнее наш эксперт пока не смог определить. Падение ускорило конец — кровоизлияние в мозг.
– Никаких таких предметов на площадке не было. И никого не было.
– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что говорите.
– Я говорю правду. Когда я наклонился к Ивану Ильичу, то услышал снизу: «Что случилось?» По лестнице взбежал мой двоюродный брат Ипполит Остроградский.
– У него алиби. — Следователь вздохнул. — Пенсионеры Самоваровы с третьего этажа видели, как он поднимается. Кстати, он тоже слышал крик, еще со двора. Утверждает, будто пришел за книгой. В двенадцать ночи!