Солнце моё, взгляни на меня...
Шрифт:
Детина указал на отгороженную каморку, а сам ушёл. В каморке мы нашли лысого мужика, который сварливо поинтересовался какого хрена мы припёрлись и кто мы вообще такие. Кое-как удалось объясниться, потом лысый соизволил допустить нас в "капище". Наверное с полчаса мы колупались в железках и ворочали механические узлы. Некоторые части были хорошими, некоторые - откровенным дерьмом. Сложили выбранное на бывшую здесь же тележку. Лысый попробовал было возбухать, но Вторак пообещал ему что тогда оставит здесь эту рухлядь, которая не больно-то нам и впёрлась, а когда его спросят про части за которыми посылали, то он крайним сделает лысого. Мужик насупился, но тележку уступил, сказав только что пойдёт с нами - забрать назад тележку. Мы выкатили дребезжащую фиговину из каморки и поволокли в другой конец здания.
Вторак и я тихо матюкались, борясь с норовившей укатить в сторону тележкой. Вдруг за нашими спинами раздался топот, какие-то крики. Мы хотели было
– Уходить надо! Скоро стража нагрянет - и тогда нам карачун!
– Надо! Только как?!
– Отползаем к стене, там был проход!
– Давай!
Мы, применяя весь свой военный опыт, поползли по грязному искаменному полу. Пару раз над головой вжикнуло, а в штабелях загремело. Стрельба не утихала. Мы проползли между штабелем и стеной, потом ещё между одним. А в третьем промежутке мы совершенно неожиданно наткнулись на двоих. То были Брусил и Гвоздь. Ватажник судорожно снаряжал обойму пистоля патронами из кармана, а Брусил лихорадочно, дрожащими непослушными руками запихивал пачки денег за пазуху, вынимая их из сломанного сундучка. Я нацелил на них пистоль скорее по привычке, но Гвоздь, вбивший обойму в ручку и щёлкнувший затвором, просто пальнул в нашу сторону. Может просто от неожиданности или с перепугу. Левое предплечье обожгло болью и я разрядил в атамана и ватажника почти всю обойму. Слов не было - одни матюги. Как же так? Нахрена этот подонок стрелял, а?! Но раздумывать было некогда. Грохали выстрелы, пули вжикали, отлетая от кусков лома и от искаменных стен. Руку жгло, будто в неё втыкали раскалённый железный прут. Надо сматывать. Словно во сне я сунул пистоль за пояс, сгрёб сломанный сундучок с остатками денег и рванул вслед за Втораком. Я не жалел ни ватажника, ни атамана. Они получили то, что заслужили. Вообще пока было, мягко говоря, не до них. Так, на карачках, мы добрались до ворот огромного склада. Вон и наши машины. К Ящеру в зад грузовозы! Вседорожник! Вот он, родимый. Я крикнул Втораку:
– За руль! Я ранен, не смогу вести!
Никонов кивнул, рванул водительскую дверцу. Я взялся за ручку дверцы попутчика, но в и так дёргающую болью левую руку снова ударило. Словно молотком по пучку нервов. Я заорал, но сжал зубы. Ёшки-матрёшки, два раза в одну руку! Как больно-то! Вторак завёл двигатель, я швырнул в полуоткрытую дверцу сундучок и снова крикнул, кривясь от нестерпимой боли:
– Гони, Никонов! Деньги припрячь для Миланы! Дарине передай, что я её люблю, а Тяням.. Тяням скажи что я у них в неоплатном долгу!. Всё, давай!!
– Не глупи, Вовка! Садись!
– Я не доеду, Вторак! Если доеду - всё равно поймают, прямо в больнице! Уезжай!
– Ладно, держись!.
Махнул рукой Никонов, воткнул скорость и досадливо прошипел:
– Твою ж!..
Я захлопнул дверцу. Вседорожник газанул и вылетел за ворота. Мне показалось - или начинает кружиться голова? Рукав левой руки промок от крови. Я отбежал за воротину, в которую грохнула шальная пуля, и сел прямо на землю. Ах, Ящер раздери! Больно ткнулся в низ живота пистоль. Не отстрелить бы себе чего под шумок! Осторожно - только бы не нажать на спуск - вытащил из-за пояса пистоль, положил на землю. Неловко, одной рукой вытянул ремень. С помощью скрипа зубов, рычания, слёз, правой руки и отборного мата затянул ремень на левом предплечье выше ран. В лохмотьях изодранного, пропитанного кровью рукава ничего не видно. Может жилы и не задеты, но раны, похоже, навылет. Так что кровопотеря может быть большая. Пока оказывал себе первую помощь - вдалеке завыли гудки стражьих машин. Вот и конница, ёшки-матрёшки. Рука болела неимоверно, хотелось скулить или выть, но прорывались только глухие рычания. Стрельба затихла, вместо неё теперь округу разрывал вой гудков. Как сквозь сон я увидел выскочивших в ворота троих стражников в синих мундирах, в защитных кирасах и с самострелами в руках. Двое перебежками кинулись к воротам склада, а третий взял меня на прицел. Я законопослушно поднял правую руку и тут же "поплыл". Повалился на левый бок, стукнулся раненой рукой о воротину. Боль словно кувалдой грохнула по башке и я отключился.
В больнице острога временного содержания было неплохо. Кормежка три раза в день, внимательный врач, милосердная сестра с пилюльками на блестящем подносе - всё как в обычной больнице, вот только на окнах решётки, а милосердная сестра приходила в сопровождении стражника. Руку мне подлатали, зашили. Слава
Как-то раз вместо скучного зануды-дознавателя из уголовного Приказа ко мне в палату пришёл другой человек. Мужчина со внешностью успешного предпринимателя средней руки, в хорошем сюртуке и начищеных блестящих туфлях поблагодарил провожавшего стражника тихим благожелательным голосом и безо всяких церемоний присел на стоявший рядом с моей койкой стул. Хм. Кто ещё такой? А мужчина смотрел на меня с этакой улыбочкой, словно намеревался продать мне свой загородный домик по сходной цене, уговорив взять под это дело заём под тридцать сотых годовых в его же банке. Ха! Я неплатёжеспособный! И домик мне побоку, потому что скоро или НАСА устроит мне огненное Очищение, или Союз обеспечит жильём и работой лет на пять-семь. Но мужчина не стал предлагать мне домик. Он представился:
– Здравствуйте, Владимир Яромирович. Я - товарищ Малкин.
– Здравствуйте.
Товарищ Малкин снова ласково мне улыбнулся:
– Слышал я, Владимр, что дела ваши грустные. Так не повезло. Человек без подданства, беженец, а натворили столько всего: и людей убили, и в преступных действиях участвовали. Да ещё и налоги с дохода не платили. С таким послужным списком затруднительно будет стать подданым Союза. Невозможно, я бы сказал.
Я молчал. Крыть всё равно было нечем. Малкин грустно вздохнул и продолжил:
– Вы и на своей родине куролесили, товарищ Токарев. Амурские власти жалуются на вас. По винтокрылам пограничным стреляете. Нехорошо.
– Я спасал свою жизнь и жизнь близких.
– Ах да, я наслышан. Не просто спасали, а с пылью и грохотом: сбежали из трудового лагеря прикончив трёх охранников; в составе отряда повстанцев проникли в острог, переодевшись в мундиры правоохранителей..
Ёшки-матрёшки! Откуда он это всё знает?! Кто он такой?!.
– Оттуда вы тоже ушли с блеском - свернули шею начальнику охраны острога и опять постреляли в охранников. В довершение всего вы поспособствовали крушению патрульного винтокрыла амурского правительства.. Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит хороший винтокрыл?.
Я пожал плечами, поморщился - левую руку дёрнуло болью. Малкин покачал головой и продолжил свои издевательства:
– Понятно, что вы защищали родных. М-м-м.. Не родных - родную. Вернее двоюродную. Некую Дарину Юэн. Её же вы вытащили из острога?.
Да уж. Из него такой же предприниматель, как из меня вагоновожатый. Похоже из особых служб господин-товарищ. Значит я у них на крючке. И не только я.. А он продолжал нажимать:
– По глазам вижу, что не ошибся. Остальные вам не родные. Ведь так? Ярополк Дёмин. Милана Синицина. Ждан Синицин.. Ещё ваш загадочный товарищ.. Как там его? Никонов! Вторак Никонов. Да. Я ничего не забыл упомянуть, товарищ Токарев?