Солнце мое
Шрифт:
А ещё у Шамановых была гитара и натопленная полиэтиленовая баня.
Вова посмотрел на эту демонстрацию и сказал:
— Да-а… И как им объяснить, что я не пью?
— Гос-споди, да элементарно! Скажи, что у тебя острая аллергическая реакция, вплоть до отёка Квинке. У Ваньки нашего один раз на китайские яблоки такое было, еле откачали, так что к аллергии все отнесутся предельно серьёзно.
Так и вышло. А уж когда я сказала заветную фразу: «зато вам больше достанется» — народ вообще повеселел.
Париться я не пошла — да ну,
Зато у костра мы посидели вместе со всеми и с огромным удовольствием. Ели жареную рыбу. Неутомимо пели песни под гитару. Просто сидели рядом и смотрели на языки пламени, такие яркие на фоне окружающей темноты. А потом пошли спать, я подняла глаза и увидела обалденно звёздное небо! Такого неба не увидишь в городе, нет. Это просто чудо.
19 июля 1995, среда.
Утром встали — тишина-а-а, а вся сопка, от самой кромки хребта и до лагеря у воды, пронизана сотнями солнечных полос. Эффект потрясающий, а всё благодаря когда-то, как раз в годы постройки плотины, высаженным лесопосадкам. Сосны взошли стройными рядами, подлеска здесь, как в любом почти чисто сосновом лесу, очень мало. И когда солнце поднимается, получается такая вот красота.
По всему берегу просыпались люди. В соседнем лагере загремели чайниками, и волшебство растаяло.
— Вов, ты умеешь с газом обращаться?
— Конечно!
— Тогда пошли чай кипятить, включишь мне печку. Ехать скоро.
Я СЛЕГКА ШАЛЕЮ
Вовка с Василичем уехали на свою халтуру, а я… я достала из шкафа кусок чёрного сатина. Рубашка белая — это, конечно, круто, но если Вова каждый раз так будет по лесам и болотам в ней носиться… Короче, решила я сшить до кучи чёрную. Попрактичней будет, да и кусок подходящий лежит просто так. А сатин — он даже блескучий слегка, красиво должно получиться…
Разложилась опять на весь зал — на ковры, на диван… и тут увидела газетный свёрток, который папа вчера привёз. Я ведь про него так и забыла.
Короче в газетке лежало бабло. Государства США. Двадцать пять тысяч восемьсот тридцать долларов…
Я смотрела на кучки — ну, я ж достала и пересчитала, разложила по всему дивану по десять штук в стопочки — и в моей голове роились варианты.
Компьютер!
Нет, дверь железную — в первую очередь! А потом сразу — компьютер! И принтер, да! И чайник этот скоростной, самоотключающийся! И машинку! И балкон давно хотела застеклить!
Интересно, на всё хватит? Я забегала по комнате.
Может, надо было бизнес какой-нибудь замутить?
В бизнесах я понимала плохо. Нет — совсем ничего не понимала, так честнее будет. Есть смысл лезть, если вокруг рэкет сплошной?
И если нет — прятать всё это куда?
В некоторой прострации я вышла на балкон, села на бабушкин стульчик — выходила она на улицу всё реже, в основном вот так, с балкона гуляла.
Внизу, прямо подо мной, разговаривали две женщины. Первый голос, низкий и немного гнусавый, не узнала. А второй, слегка скрипучий и очень эмоциональный, принадлежал высокой женщине с последнего подъезда соседнего дома, которую непонятно за какие заслуги весь двор звал «Баба Яга». Вполне милая тётка, между прочим.
— Слыхала, Инка-то приехала с Голландии за матерью? — спрашивала первая, — Хотела быстренько квартиру продать, цену заломила в шестьдесят миллионов!
— Да ты что? — удивилась баба Яга, — На первом этаже? Да на остановку?!
— Но! У самих билеты через три дня уже, заметались, заметались, три раза уже ценник сбили. Каждый день в газете печатали, всё без толку, — в голосе послышалось некоторое злорадство от того, что Инка, которая первые дни задирала нос и кичилась заграничными шмотками, села в лужу.
— Вся гарь, весь дым к ним в окна! — согласилась баба Яга, — Ни одного же окна во двор! Кому она нужна, такая квартира? Вон у Люды на остановку тоже, так только ночью проветривать можно.
Я молча согласилась. Квартиры на первом этаже, особенно выходящие на проезжую часть, считались ущербными и стоили сильно, сильно дешевле. А уж если в том же доме был магазин! А в их доме как раз приезжие армяне выкупили сразу несколько квартир и сейчас активно их перестраивали. Там даже какой-то панический комитет жильцов составился, которые пытались им всё это запретить; бегали, собирали подписи, в разные инстанции обращались — ничего не добились, естественно, потому что у армян были деньги, а у комитета — нет.
— Ну и что ты думаешь? — ехидно продолжила рассказ первая тётка. — Вчера: уезжать уже пора — всё! Явились барыги, выкупили у них — угадай, почём?
— Ну… тридцать миллионов, может?
— За десятку! — торжествующе припечатала первая.
— Совсем дёшево, — посочувствовала баба Яга.
— Ничё, — совсем уж злобно ответила первая, — у неё голландец богатый, переживёт.
И столько в этом голосе всего было: и зависть к Инке, которая ухватила в мужья богатого по нашим скромным понятиям иностранца, и ненависть к залётным барыгам, и тоска от того, что кто-то уехал в райскую Европу, а она (хозяйка голоса) сидит тут, в нищете и разрухе… что я не смогла дальше слушать — ушла в квартиру. Противно стало, знаете.
Но мысль запала. Может, и правда — попробовать квартиру купить? Или поменять с доплатой? Или не торопиться, приберечь пока эти баксы? Они-то так быстро, как рубли, не обесцениваются.
Я кружила по залу, как заводная машинка.
Нет, компьютер я всё-таки куплю. И принтер. А остальное припрячу.
А дверь? — стрельнула паническая мысль.
Про дверь надо у папы узнать, он что-то говорил…
Это была хоть какая-то чёткая идея, и я решительно пошла к телефону.