Солнце на моих ногах
Шрифт:
Она вдыхает, выдыхает, снова приводит себя в порядок.
Через несколько мгновений появляется электричество. Это было не бог весть что.
По телевизору говорят, что недавно появился новый вирус, способный заразить всю планету меньше чем за полгода.
Стоя перед зеркалом, она ищет у себя морщины, но не находит ни одной; можно подумать, что реальность отказывается оставлять на ней след.
Небо – голубое. Ни облачка. Большая будто сквозь землю провалилась. Маленькая по-прежнему не знает, что с ней; это длится уже пять дней.
Ей, наверное, надо бы искать ее, беспокоиться, звонить
Официант приносит ей ее кофе на террасу, хотя она ничего просила. Она так предсказуема… Но самое удивительное, что он ее узнает. Улыбается ей, ставя эспрессо на столик, и тогда она бросается очертя голову:
– Вы не считаете, что я похожа на жирафу?
Официант снова ей улыбается. Сегодня у него бородка, подстриженная клинышком, под усами блестят белые зубы, как у Чеширского кота.
– Жирафа – чудесное животное, у нее большие глаза с длинными ресницами.
Она предполагает, что это комплимент, и чувствует, как краснеет. Официант показывает на чашку.
– Презент от заведения.
Она проглатывает кофе, чувствуя солнце на своем лице. За соседним столиком спорит пара, но уже другая. Кажется, речь идет то ли о переезде, то ли о перевозке каких-то вещей – она не очень-то понимает, но история с плоским экраном принимает бредовые пропорции. Пока они переходят к рукопашной, до нее долетает музыка из кафе; она инстинктивно прислушивается – и вдруг в ее грудной клетке образуется циклон.
Bells will ring Ting-a-ling-a-ling Ting-a-ling-a-ling…And you’ll sing: «Vita bella».Hearts will play Tippi-tippi-tay Tippi-tippi-tay…That’s amore.Это та самая песенка, которую их мать постоянно напевала в том году. Совершенно точно. Она больше никогда ее не слышала. When the moon hits your eye Like a big pizza pie… That’s amore. When the world seems to shine Like you’ve had too much wine… That’s amore. Ей так хотелось бы понять слова, но она совсем не знает иностранных языков. Во всяком случае, там говорится о любви. Странно, что Мама могла думать о любви. Она была всего лишь Мамой – запеканки, сказки и золотые туфельки. Эта разгаданная наконец песенка словно освещает лицо женщины, о которой она не знала ничего – хотя у этой женщины тоже было имя, которое никто никогда не произносил вслух. Каролина. А ведь ей казалось, что она рождена феей. В то 14 мая у Каролины не было возлюбленного: они обнаружились раньше. Если бы только Поль Матизьяк позвонил! Маленькая ничего не знает о своем отце, но он у нее не тот же, что у Большой. Хотя их обеих никто так и не признал. Каролине не везло с мужчинами.
When the stars make you droolJust like pasta fazool…That’s amore.Сама она никого не ищет. Не хочет рассчитывать на пустоту, хочет просто избавиться от избытка. От избытка Большой.
И, не сумев сдержать свой порыв, спрашивает:
– Скажите, пожалуйста… Что это за музыка?
Немного удивленный, официант замечает:
– Вы сегодня задаете много вопросов!
Она никого не ищет, но опасается, что кто-нибудь ее найдет. Зебра в ее представлении бегает быстро.
По телевизору показывают документальный фильм об автозаводах. Люди в серых халатах крепят одну и ту же металлическую штуку к другой металлической штуке, и так часами.
Свобода / Равенство / Одиночество.
Став взрослой, Маленькая вполне сознает реальность: их матери пришлось много вкалывать за низкую плату, в одиночку растить двух дочерей на пособие. Быть может, эти постоянные тревоги в конце месяца и свели ее в могилу? Хотя они никогда не чувствовали эту тревогу: ни недостатка денег, ни недостатка любви. Мама была веселой, игривой, носила кокетливые платья и пела сентиментальные песенки, починяя под окном заношенную одежду. А может, поскольку Маленькой было всего четыре годика, она просто не отдавала себе отчета – бедная, ничегошеньки не понимавшая кроха, птенчик, выпавший из гнезда прямо в пасть змеи.
В дверь стучат.
Она смотрит на будильник, почти семь часов вечера. Судя по всему, Большая вышла на работу… Очевидно. Это не могло тянуться долго.
Она колеблется. В дверь снова стучат, все настойчивее. Она открывает.
Но это не Большая.
Два человека в форме, между ними третий, коренастый и почти лысый, втиснутый, словно в доспех, в черную кожаную, сверкающую, как зеркало, куртку. Половину его на редкость некрасивого лица, похожего на тыкву-горлянку, закрывает поднятый воротник.
– Мадемуазель Ферран?
Под ее носом блестит трехцветное удостоверение. Она не отвечает, уставившись на них и не понимая.
– Не пугайтесь, мадемуазель, мы из полиции. Нам надо с вами поговорить. Можно войти? На минутку?
Она впускает их. Мужчины входят, лысый закрывает за собой дверь.
Что она еще натворила?
Тыквоголовый указывает подбородком на кухонный стол; бросает взгляд на Гордона и немного озадаченно хмурится.
– Присядем.
Она подходит к стулу, глядя на них искоса. Лысый устраивается напротив, по-прежнему окруженный двумя полицейскими в форме, которые остаются стоять, скрестив руки на животе, словно дежурные по железнодорожному переезду.
– Сколько времени вы не видели вашу сестру?
Она сглатывает слюну, выговаривает:
– Уже несколько дней, никак не могу до нее дозвониться… С ней что-нибудь случилось?
Тыквоголовый наклоняется, упирается всеми десятью пальцами в пластик стола, потом прочищает горло.
– Ее нашли сегодня утром, в ее квартире. Соседи подняли тревогу.
Нашли? Как это – нашли?
– Мне в самом деле очень жаль.
Она концентрируется, словно упражняясь в телекинезе, и полицейский превращается во что-то жидкое, полупрозрачное. Она различает сквозь него мойку, плиту, кофеварку, жидкость для мытья посуды.
– Нашли?..
– Похоже, что она покончила с собой.
Кастрюли. Губка. Нож. Духовка. Скалка. Запах, вы же понимаете… Запах! Шкаф. Графин. Сушилка для посуды. Сахарница. Чашка. Ложка. Когда слишком развоняемся, нас наверняка найдут!
– Мадемуазель?
Заварной чайник. Стаканчик. Стены. Зебра. Радуга.
– Мадемуазель! Э! Вилар, дай-ка ей стакан воды. Э, мадемуазель! Э, о!
Ее слегка похлопывают по щекам, кувшин, сковорода, электрочайник, стакан с водой. Она пьет.