Солнце на стене
Шрифт:
Мы похлопали ему. Улыбающийся Венька как ни в чем не бывало подошел ко мне и сказал, что вчерашний разговор считает глупым и не стоит о нем вспоминать. И, рассмеявшись, добавил, что он не прочь был бы со мной прокатиться в город. У него там тоже есть дела…
— А что мы подарим Валентину? — спросил Мамонт и даже остановился.
— Магазины давно закрыты, — сказал я.
— Как же без подарка-то?
— Придется завтра.
— Купим вскладчину трехколесный велосипед, а? — предложил он.
— Уж
— Представляешь, садится такая кроха на велосипед и ножками, ножками на педали…
— Это когда еще ножками, — сказал я.
— Моя первая жена не хотела детей… — с грустью сказал он.
Я сбоку посмотрел на него. Лицо у Никанора Ивановича задумчивое, мягкое. Я и не подозревал, что у него может быть такое лицо. Он всегда казался мне человеком суровым, начисто лишенным сентиментальности.
— У тебя табакерка с собой? — спросил он.
— Вы леденцы сосите, — сказал я. — Говорят, помогает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Был день, но на улице сумерки. На город надвинулась грозовая туча. Вдалеке добродушно ворчал гром. Две девушки в светлых платьях пробежали мимо окна. Дробно процокали их острые каблучки. Девушки остановились под деревом у автобусной остановки.
Я распахнул окно. Ветер шумно ворвался в комнату, сгреб в охапку застоявшийся папиросный дым и вышвырнул на улицу. Зашелестела газета на столе, защелкали листами тетрадки. Я поставил на бумаги графин с водой. В комнате я один. Шуруп ушел в кино. С тех пор как решил поступить во ВГИК, он не пропускал ни одного фильма. Смотрел все подряд. А где Вениамин, не знаю.
Ветер было затих, а потом задул с новой силой. Занавески взлетели под потолок и медленно опустились. Я не стал закрывать окно: пусть гуляет ветер. Я забрался на подоконник и обхватил руками колени. Проскочил мимо еще один прохожий. Он двигал локтями, волосы встопорщились. За человеком гналась театральная афиша. И вот улица стала безлюдной. Девушки стояли под шумящим кленом и с надеждой смотрели в ту сторону, откуда должен был появиться автобус. Но он что-то не шел. Ветер бесстыдно задирал им подолы. Девушки нагибались и руками придерживали платья. Прически их были безнадежно испорчены. Мне захотелось крикнуть девушкам, чтобы бежали сюда. Сейчас хлынет ливень, и прощай субботний вечер! Я уже раскрыл рот, но ветер заткнул его сухим упругим комком.
Первые капли хлестнули по деревьям. Пыльные листья вздрогнули и затрепетали. Стало еще темнее. Весь мир растворился в негромком шелесте дождя. Большой синий автобус выплыл из мокрого серебристого облака. На крыше автобуса плясали маленькие фонтанчики. Паучья лапа «дворника» сгребала со стекла струящуюся воду. Автобус остановился возле клена, и девушки влетели в открытую дверь, которая поспешно захлопнулась. Автобус, словно корабль, медленно отвалил от пристани и уплыл в Море
От автобусной остановки к нашему дому бежали два человека. У одного под мышкой сверток. Это же Венька! Рубашка прилипла к плечам, мокрые волосы спустились на лоб. Второго я не знал.
Они влетели в комнату, будто дождь все еще гнался за ними по пятам.
— Прихватил все-таки, черт бы его побрал! — сказал Венька и, взяв со спинки кровати полотенце, стал вытирать лицо.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Венькин знакомый.
Это был худощавый чернявый парень лет двадцати. Глаза карие, немного навыкате. Он был в синих джинсах «техас» и белой рубахе, которую спокойно снял и стал выжимать в мусорный ящик. А потом снова надел.
— Великая это вещь — нейлон, — сказал он.
Венька тоже стащил с себя рубашку и повесил на стул.
— Вынимай товар, купец, — потребовал он.
Парень развернул промокшую бумагу и извлек серый с зеленой замшей джемпер. Встряхнул на руке, разгладил и положил на койку. Венька достал из шкафа чистую рубашку, натянул на себя и после этого примерил джемпер.
Зеркало у нас было небольшое и треснутое. Венька повертелся перед ним и подошел ко мне.
— Твое просвещенное мнение? — спросил он.
— На тебя сшито, — сказал я.
— Там умеют делать, — заметил парень.
— Где там? — спросил я.
— Это из Австрии.
Венька снял джемпер и, подойдя к окну, посмотрел на этикетку.
— Так сколько? — спросил он.
— Как договорились, — сказал парень.
— Сеня, сбрось хотя бы пятерку!
— Я не люблю торговаться, — сказал Сеня.
Голос у него тихий, спокойный.
Венька достал деньги, отсчитал сорок рублей. Сеня не стал пересчитывать, небрежно сунул бумажки в один из многочисленных карманов своих джинсов.
— На куртку наскребу деньги к концу месяца, — сказал Венька.
— Буду иметь в виду, — кивнул Сеня.
— Андрей, познакомься — ценный человек, — сказал Венька. — Самые модные заграничные шмотки может достать. У него дядя на торговом судне плавает механиком.
— Старшим механиком, — поправил Сеня и взглянул на меня. — А что вам нужно?
— Вы, Сеня, коммивояжер?
— Что-то в этом роде, — ничуть не смутившись, ответил он. — Коммивояжер — это звучит благородно. Я не люблю эти вульгарные слова: барыга, спекулянт, фарцовщик…
— Его дядя действительно механик, — сказал Венька.
— Старший механик, — спокойно поправил Сеня.
— По мне хоть капитан, — сказал Венька.
— На ваш размер у меня есть югославская рубашка, — сказал Сеня. — Стального цвета. Хотите, завтра принесу? Тридцать рублей — дешевле нигде не купите.
— Зря стараешься, Сеня, — сказал Венька. — Андрей у нас аскет. Ему чужды все эти мещанские штучки…
— Такие вещи я продаю только хорошим знакомым, — не обратив внимания на Венькины слова, сказал Сеня. — Где вы в нашем городе купите такой чудный джемпер?