Солнце отца
Шрифт:
— Я не стану говорить с тобой о твоей сестре. Не такими словами. — Магни взял у него бурдюк с водой и, запрокинув голову, прислонился спиной к стене, чтобы попить. Вот уже два дня попутный ветер был сильным. Все четыре скейда плыли почти вровень, и люди отдыхали.
Они воспользовались этим, пока могли. В это утро солнце уже взошло красным, а горизонт стал темным. Паруса начали колыхаться, а значит, небеса скоро сменят цвет. Не за горами буря.
Хокон забрал шкуру обратно и надавил дальше.
— Девушки падают в обморок, когда ты рядом. Тебе не нужна моя сестра.
Потеряв
— С чего ты беспокоишься о том, кто мне нужен? Какое тебе до этого дело?
— Я переживаю за сестру.
Магни приподнял бровь, услышав это. Сольвейг и Хокон были близки, когда были детьми — они все трое были веселой компанией, — но за последние несколько лет, с тех пор как Хокон начал совершать набеги, брат и сестра охладели друг к другу. Сольвейг была превосходным воином, и это раздражало его.
— Правда. Она — моя сестра, и я люблю ее. Я убью любого, кто причинит ей боль. Кого угодно. Даже несмотря на то, что она думает, что она лучше всех на свете.
Это было очень далеко от истины; Магни знал это, хоть ее брат и не понимал. Сольвейг не считала себя лучше других. Она считала, что должна быть лучше. Она считала, что все ее несовершенства — ее личные неудачи. Она считала, что величие — это наследие, доставшееся ей от родителей, и что она не достойна его.
Ирония заключалась в том, что она уже была великой. Она была сильной и бесстрашной. Ее меч наносил верный удар, и глаза видели все на поле боя. Возможно, она не была таким чудом, каким был ее отец, но Сольвейг была воином, каким была ее мать. Если быть честным, то Магни считал, что она лучше, чем Око Бога. Сольвейг была быстрее и проворнее — возможно, такой же, какой была ее мать в юности. Но Бренна старела, и ее страсть к битвам остыла.
Но то были его мысли, и, возможно, однажды он поделится ими с Сольвейг. Ни с кем другим. Он не стал бы говорить о ней с ее братом. Не так. Нечто большее, чем простое благоразумие, удержало его язык. Это тоже была защита. Как бы сильно он ни любил Хокона как брата, какой бы крепкой ни была их дружба, когда дело касалось Сольвейг, Магни был осторожен. Хокон трясся от зависти к своей сестре.
Более того, Хокону не нравилась идея о том, что Сольвейг выйдет замуж за Магни, и у Магни была идея о том, почему.
Хокон собирался бросить вызов своей сестре, когда умрет их отец. До этого момента могут пройти годы, но могут и дни. Уже было известно, что Бренна не займет место ярла Карлсы в случае смерти своего мужа. Оно перейдет к Сольвейг, и та сможет его сохранить — если только ей не бросят вызов, и она не проиграет.
Хокон сам хотел стать ярлом, и ему не нравилось, что, хоть он и был старшим из живущих сыновей, право на место ярла получит Сольвейг. Он не раз упоминал, что в других владениях именно сыновья имеют право на власть.
Если бы он бросил ей вызов, Сольвейг бы победила. Хокон был храбрым и умелым воином, но он был не так хорош, как его сестра. У него был ловкий ум, но не такой подвижный, как у Сольвейг. И самое главное,
Магни не знал, убьет ли она Хокона или нет, но, вне зависимости от этого, сражение и сам вызов причинили бы ей боль. Она сочла бы вызов предательством, и была бы права. В таком поединке не было никакой славы.
Но если бы она была замужем за Магни и имела на своей стороне весь Гетланд, Хокон, скорее всего, даже не попытался бы оспорить власть. Риск был бы слишком велик, и он бы это знал. Он был честолюбив и высокомерен, но далеко не глуп.
Еще одна причина, по которой Магни пытался разрушить стену, которую Сольвейг продолжала возводить между ними: чтобы сохранить ее отношения с братом.
Она сказала, что не уверена, что хочет его, и это задело его за живое. Но это не было правдой. Магни знал ее сердце. Он всегда знал. Она любила его так же, как он любил ее. То, чего она боялась, не сбудется; он не будет удерживать ее. Он будет стоять рядом с ней, а не на ее пути.
Так что он подождет, и она увидит. Он найдет способ показать ей это.
— оОо~
Ветер хлестал по скейдам, а дождь, словно заостренные лезвия, резал лица налетчиков, пока они пытались спустить паруса и закрепить их. Три раза ветер хватал веревку невидимой рукой и вырывал ее из рук Магни. В третий раз жесткая конопляная веревка врезалась ему в ладонь. Даже сквозь шум бури эта боль давала о себе знать.
— А-а-а-а! — обернувшись на крик Хокона, Магни увидел, как бешено бьющийся парус обернулся вокруг его друга и потащил его за борт, сбив с ног. На мгновение он завис над бушующим морем, а затем ветер подхватил парус и, будто подумав, швырнул Хокона в воду на некотором расстоянии от корабля.
Не думая ни о чем, Магни нырнул вслед за ним. Прежде чем бушующие волны коснулись его, он услышал, как отец выкрикнул его имя.
Он вынырнул, глотая дождь, и осмотрел море вокруг. Сначала он не увидел ничего, кроме шторма — чудовищных пенящихся волн, плотной завесы пронизывающего дождя. Затем бурлящая пена превратилась в мех, и он увидел спину Хокона. Магни подплыл к нему. Его тело, казалось, превратилось в камень, и каждый удар стихии норовил утянуть его вниз, но он продолжал бороться, пока не схватил своего друга и не перевернул его.
Хокон был неподвижен — то ли без чувств, то ли мертв, Магни не знал. Из открытой раны на его лбу текла кровь. Если Бренна и Вали потеряют еще и Хокона… нет.
Словно шепот под ревущим штормом, он слышал крики своего отца и других людей на корабле. Магни попытался определить, где находится корабль, сквозь дождь, туман и брызги.
— СЮДА! МЫ ЗДЕСЬ! — кричал он, борясь с желанием плыть им навстречу. Лучше бы они нашли его; он запутался в направлениях. — ЗДЕСЬ!
Внезапно рядом возникла темная масса, и Магни почувствовал, как его схватили чьи-то руки. Он отбился от них и передал им Хокона.