Солнце отца
Шрифт:
Когда она увидела его, то улыбнулась, и эта улыбка затмила солнце.
Да, он подождет.
— оОо~
Всего несколько недель прошло с тех пор, как налетчики в последний раз видели устье великой реки Франкии — Сены. Ущерб, который они нанесли маленькой деревушке и церкви, еще не был восстановлен, но, похоже, с этой целью было предпринято мало усилий.
Жители деревни — как стражники, так и крестьяне, — увидели, как приближаются скейды, под полными парусами и быстро несомые хорошим ветром. Они засуетились, готовясь к нападению. Магни прищурился, пытаясь понять,
— Они думали, что мы ушли навсегда, — сказал Хокон, стоя у его плеча.
— Или, по крайней мере, до следующего лета. Смотри, — Магни указал на дом франкского бога. Он видел общую схему движения. — Они собираются вокруг своего бога, чтобы охранять его.
Налетчики забрали из этого дома много сокровищ, не пролив при этом почти ни капли собственной крови.
Он повернулся к своему отцу, который стоял высоко на носу, обхватив рукой горло дракона.
— Отец, ты видишь?
— Да. Но осторожно. Вот так давным-давно нас провели на Меркурии. Заманили нас в ловушку пустой церковью. Умный христианин не стал бы пополнять запасы сокровищ в месте, которое было так легко разграблено. — Он повернулся всем телом и повысил голос, обращаясь к налетчикам. — Давайте не будем соблазняться мечтой о легком грабеже. Это место — не цель нашего похода. Мы будем сражаться, чтобы продвинуться вперед, не более. Париж — наша награда. Спустите паруса! Мы нападем, когда высадимся на берег!
— оОо~
Группа франкских солдат выстроилась в линию на берегу реки, и в корабли полетели стрелы, еще когда мужчины гребли. Карлса и Гетланд совершали набеги как единое целое на протяжении поколения, и их стратегии были отточены до совершенства. Леиф и Вали закричали почти в один голос, и щиты одновременно поднялись, защищая гребцов. Когда на твердое дерево дождем посыпались стрелы, лучники поднялись и открыли ответный огонь.
Стоя на носу корабля, рядом с отцом, Магни наблюдал за происходящим из-под прикрытия своего щита. Франкские лучники пали, и воины позади них тоже, но он слышал крики и всплески, которые сигнализировали о потере со стороны нападавших. Двое. Трое. Не много, но все же слишком для самого начала боя.
Правда, сейчас они были наиболее уязвимы, они не могли сражаться своим настоящим оружием. Их клинки еще не вступили в бой.
Его рука пульсировала вокруг обнаженного меча, сжимаясь и разжимаясь, сжимаясь и разжимаясь, и вскоре он больше не мог определить, где кончается тело и начинается оружие.
Наконец они добрались до берега. Большая часть отряда франкской обороны лежала мертвая или умирающая, берег реки напоминал кровавое месиво. Те, кто выжил, бежали, посылая стрелы в нападавших на ходу. Магни и его соплеменники спрыгнули со своих кораблей, ревя и шлепая по мелководью.
— Не оставляйте вооруженных выживших! — взревел Вали, бросаясь вперед остальных, его толстая коса била по мощной обнаженной спине.
В деревне настоящего сражения тоже не было. Два десятка человек, солдат и деревенских жителей, вероятно, рыбаков, отступили к церкви. Церковь. Это было меркурианское слово. У франков для этого было другое слово. Что-то вроде «леглиз» (прим. речь идет о слове «eglise» — церковь, франц.). Как бы они это ни называли, это был дом их бога. Единого бога. Мертвого бога. Убитого своим
Неудивительно, что он не защитил их от нападения.
Вали и Леиф, как всегда, возглавили атаку. Бренна и Сольвейг, Хокон и Магни, как всегда, были прямо за ними. Налетчики ревели в унисон, волна голосов катилась по земле.
Их единый дух сохранялся даже после начала боя, хотя звуки, наполнявшие воздух, превратились в какофонию. Металл ударял по металлу. Металл бил по дереву. Плоть и кости рвались и ломались. Проливалась кровь.
Магни сражался, как всегда: как будто он больше не был человеком. Не то чтобы он был сильнее своего человеческого тела или чувствовал руку бога на своем оружии — нет, просто у него и его тела больше не было человеческих забот или болей. Он был только воином, и его разум разделился на две части, но все же остался целым.
Одна часть, более высокая, сохранила ощущение боя — где разворачивалась битва, откуда она пришла, как формировалось и менялось поле боя, где находились дорогие ему люди, и что с ними происходило. Эта часть следила за всем вокруг, но не отвлекала другую часть. Вторая, более низшая часть, была поглощена битвой, позволяя мышцам Магни делать то, что у них получалось лучше всего. Эта вторая часть его разума сосредоточилась на противнике и предвосхищала его движения, позволяя телу двигаться, как надо.
Это было состояние, при котором он полностью осознавал все вокруг и в то же время был совершенно спокоен и особенно сосредоточен.
Некоторые называли это боевой яростью или жаждой крови. Но Магни не испытывал ни ярости, ни жажды крови, когда сражался. У него не было жажды убийства. Он хотел только этого чувства — единства со всем миром. Все имело идеальный смысл, потому что это было одно и то же.
В отличие от большинства, Магни, как правило, сражался в обороне. Когда противник атаковал первым, он мог увидеть многое — дугу и силу замаха, предпочтительную позицию; любое количество деталей можно было узнать, если подождать нападения, а не атаковать самому. Поэтому он был терпелив и ждал, и это сослужило ему хорошую службу. Он никогда не бывал серьезно ранен. Или даже умеренно. Несколько синяков. Один или два легких пореза. Пока ничего, что оставило бы больше, чем крошечный шрам.
Его худшие шрамы оставались на ладонях, следы кровавых клятв, данных вместе с Сольвейг.
Шрамы почитались среди их народа, и поэтому Магни даже иногда думал позволить ударить себя, просто чтобы больше походить на воина. Рана щеке Хокона, только недавно зажившая, будет впечатляющим шрамом, хоть само ранение и было неопасным.
Магни вытащил меч из живота фермера, напавшего на него с косой. Почувствовав движение за спиной, он развернулся и, увидев блеск металла — и еще до того, как его глаза остановились на клинке, направил свой щит вверх и вперед, блокируя удар и отбивая клинок в сторону.
Этот солдат был стар, намного старше отца Магни; его лицо было обвислым и мясистым, а под тяжелым шлемом — красным, как потухший костер. Неужели франки уже настолько отчаялись, неужели у них не осталось лучших солдат, чем эти люди?
Однако проявлять жалость к бойцу было глупо, поэтому Магни бился с ним, как с достойным противником, и франк доказал, что когда-то был выдающимся воином. Он блокировал первый удар Магни и ударил сам, заставив его пригнуться и отскочить назад, едва удержав щит. Удар пришелся по дереву и был крепким.