Солнце в рукаве
Шрифт:
Поэтому Надя старалась говорить спокойно.
– Даня, пойдем? Мы здесь уже сорок минут. Мне не очень хорошо, громко слишком, душно.
Рыжая особь, так и не отцепившаяся от Данилиного рукава, мелко захихикала. Она была похожа на гнома из сказки.
– Душно, громко, – скрипучим голосом повторила она. – Данечка, кто эта барышня?
– Конечно, пойдем, – бодро откликнулся муж. – Вот сейчас дождемся, когда выберут королеву вечера, и сразу же домой.
– Какую еще королеву? Я на воздух хочу.
И в этот момент кто-то ухватил Надю за рукав – сильные руки тянули ее вверх. «Я не хочу, не хочу, не хочу!» – повторяла она беспомощно
Антураж располагал к нездоровым фантазиям: почти все посетители клуба были в чем-то черном, кожаном, шнурованном, у многих девушек был готический макияж – выбеленные, как у древних гейш, лица, кроваво-красные или глянцево-черные губы. На мужчине, который крепко держал ее за локоть, был собачий ошейник с шипами. У рыжеволосой девушки, которая громче всех кричала: «На стол ее! Ставьте ее на стол!» – были желтые глаза с вертикальными кошачьими зрачками. Надя в обморок бы упала от животного ужаса, если бы не знала о существовании контактных линз, которые дают такой эффект. Ну а самым ужасным было то, что и Данила участвовал в сатанинском плясе, он тоже смеялся вместе со всеми и не замечал, что ей неуютно и страшно, и тянул к ней липкие руки, и вопил:
– Лезь на стол! Давай! Будешь королевой вечера!
Наконец Надя расслабилась. Перестала сопротивляться, как бабочка, смирившаяся с паутиной. Ее поставили на барную стойку. Розоватый свет прожектора, направленного в лицо, заставил прикрыть глаза ладонью. Вторую ладонь Надя держала на животе.
Люди кричали: «Танцуй! Танцуй!» – откуда-то из-под ног. Кружилась голова.
Она несколько раз крутанулась на каблуке, а потом ноги подкосились и, если бы не подхвативший ее незнакомый бородач, грохнулась бы на пол. От бородача густо пахло сметаной, он улыбался и ухитрился ущипнуть ее грудь. Грубо оттолкнув его руки, Надя протиснулась к туалету. Данила ее так и не окликнул.
Склонившись над раковиной, умыла лицо желтоватой ледяной водой. Какая-то совсем молоденькая девушка с мутновато-карими, как нефильтрованное пиво, глазами обратилась к ней сочувственно:
– Тоже колбасит, да? Мой парень вчера принес какие-то таблетки, до сих пор отойти не могу. Не ем уже два дня. Да что там еда, я и не сплю. И зубы не чищу. Вот.
– Ты бы не пила всякую дрянь, – поддержала разговор Надя. – Опасно.
– Вот и я о том, – вздохнула пигалица. – У меня лучшая подружка в Новый год откинулась. Уж как мы веселились. Переезжали с одной вечеринки на другую. И вот едем в такси, утро уже, я ей что-то говорю, а она молчит. Оборачиваюсь, а она мертвая сидит. Я после этого две недели не пила. Переживала очень.
Надя несколько раз глубоко вдохнула. Зеркало отражало женщину, постаревшую, немного расплывшуюся и усталую. Может быть, просто свет такой. Но видеть это невыносимо – хочется отвернуться от чужого желтого лица. Хочется пить молоко, а потом плакать под одеялом, а потом посмотреть три фильма с Вивьен Ли подряд и еще один с Марлен Дитрих. Каждой порой впитывать чужую красоту и чужой глянец.
Надя достала из сумки мобильный.
Ответили ей не сразу.
– Ты мне нужен. Сейчас. Можешь за мной приехать?
У Бориса было идеальное чувство декорации. Он всегда приводил ее в те места, атмосфера которых именно в данную конкретную минуту
В то утро он привел Надю в респектабельный ресторан из свежеоткрывшихся, где все было пусть дорого, зато пусто, вкусно и просто. Они были единственными посетителями в зале, оформленном под старинный корабль. Борис отобрал у нее меню и сам сделал заказ: картошка с лисичками, стейк в грибном соусе и штрудель в ванильном соусе.
– Тебе сейчас нужна еда-колыбель, – улыбнулся он, – чтобы тебя как бы убаюкали изнутри.
– Не знаю… Такой осадок остался. Он ведь даже не заметил, что я ушла. У меня же включен телефон, мог бы позвонить. Я не понимаю, как можно так себя вести.
– А может, это репетиция? – нахмурился Борис.
– В смысле? – Надя застыла с вилкой, на которую был наколот грибочек.
– Да он у тебя как дитя. Никогда бы не решился на серьезный поступок без репетиции. Побоялся бы.
– А под серьезным поступком ты подразумеваешь…
– Ну да. А может, и так: он все для себя уже решил, но ему было бы проще, чтобы действовала ты. Тогда с него вроде бы и взятки гладки. С натяжкой, конечно, но такие типы любят мыслить схемами.
– Не говори так. – Ее затошнило, несвоевременный ужин вдруг показался лишним, хотя еще минуту назад она поглощала его с удовольствием дикаря. – Не может быть такого…
– Не может быть – это значит, что тебе страшно думать о такой возможности?
– Да не то чтобы, просто… Все же было так осознанно, правильно, так логично… И до последнего времени он вел себя идеально. Конечно, у него не получалось быть тем, на кого он претендовал. Глупая история с работой, и вообще… Но я всегда считала, что искреннее желание – это половина дела.
– Не совсем так. Желание вне чувства ответственности не значит ничего. Причем такие люди, как Данила твой, никогда и не врут. Не то чтобы они не искренние. Просто они принимают за истину только свое желание, и все. Никакой другой базы нет. Я так чувствую, значит, так правильно.
– Разве не все люди примерно так поступают?
– Беда в том, что чувства иногда деформируются. И тогда на помощь приходит… Например, опыт, ну или там какая-то база моральных принципов. Взрослость. А если всего этого нет… Сегодня я хочу так, завтра – иначе, и я имею право разрушить сегодня во имя завтра, потому что все ведь искренне, от души. – Заметив, как изменилось ее лицо, Борис поспешил добавить: – Надюша, но я же не говорю, что так оно и есть. Я просто допустил возможность. Ты уж прости, но это так логично… Не оставило бы вопросов.
– Если все так, то мне впору утопиться, – мрачно усмехнулась Надя. – Живу я в его квартире, своей у меня нет. Работу придется бросить. Денег на няню нет. Данила официально не работает, поэтому на алименты рассчитывать не приходится.
– Надя, ты неподражаема, – рассмеялся Борис. – Давай по этому поводу съедим еще по штруделю.
– Ты сейчас о чем?
– Да просто ты ни слова не сказала о том, что, если, мол, любимый уйдет, я повешусь и прочее бла-бла-бла. Тебя заботит квартира, алименты, быт. Звучит так, как будто тебе вообще все равно, даже если у тебя было бы жилье и так далее.