Солнце
Шрифт:
Она будет беречь её до своей смерти.
Она плакала.
Девочка-служанка теперь лежала на своём тюфяке, в своей маленькой комнатушке возле спальни хозяина. Постелью ей служил соломенный матрас, но она не возражала — здесь было достаточно тепло, чтобы сон на земле не был проблемой.
Единственным её настоящим страхом были змеи, которых она до
Шмыгнув носом в подушку из утиного пуха, она вытерла нос рукавом, сжимая в руке резного тигра. Она не могла заснуть.
Она знала, что должна поспать, ведь завтра они снова найдут для неё какую-нибудь работу, но она не могла заставить себя закрыть глаза дольше, чем на несколько секунд. Она смотрела на синего тигра в темноте, гладила большим пальцем мелкую резьбу на боках, морде и лапах.
«Чандрэ-ла, — прошептал голос в её голове. — Чандрэ-ла… проснись, маленький тигренок».
Она застыла, задержав дыхание.
Уставившись на заднюю стену маленькой комнатки, в которой лежала, она несколько долгих секунд не шевелилась. Она лежала там, сдерживая короткие, болезненные вдохи и выдохи.
«Чандрэ… — уговаривал голос. — Иди ко мне, маленькая сестра. Иди ко мне».
Она медленно повернула голову и посмотрела назад в темноте.
В её комнате никого не было.
Она была совершенно одна в темноте.
Всё ещё тяжело дыша и почти давясь собственным дыханием, она крепко сжала в ладошке маленького синего тигра и повернулась на соломенном матрасе. Она убрала босые ноги из-под грубого одеяла, аккуратно приподняв край. На ней была лишь длинная рубашка — обноски её хозяина — сшитая из тонкого, но мягкого белого хлопка.
Она сидела там, стараясь контролировать биение своего сердца.
«Не бойся, — послал голос. — Ибо я никогда не наврежу тебе, дражайшая, дражайшая маленькая сестра. Малышка-тигрёнок… не бойся…»
Чандрэ дёрнулась на месте, поперхнувшись собственным дыханием.
Боль переполнила её грудь, её голову.
Дым переполнил всё перед глазами, ослепив её.
Её голова так сильно болела.
Затылок раскалывался, и каждый импульс отдавался раскалённой, испепеляющей болью.
Такое чувство, будто ей в череп вонзили осколок стекла, начиная с затылка и до самого места прямо за глазами. Она опустила веки, ахнув от боли, но стало только хуже. У неё закружилась голова, рот переполнился слюной. Змеи извивались в её сознании.
Боль усилилась, ослепляя её, заставляя рыдать и всхлипывать.
Она хотела умереть.
Gaos di’lalente u’hatre davos… она так сильно хотела умереть.
Она хотела, чтобы это закончилось. Она просто хотела, чтобы это закончилось прямо сейчас.
В своём сознании она видела, как Элисон Мост стоит над ней, держа пистолет, и щёлкает курком, чтобы снять с предохранителя. Её лицо выражало отвращение, омерзение, холодное безразличие. Это не было лицо друга, убивавшего своего друга, или даже врага, убивавшего врага.
Это было лицо человека, избавлявшегося от бешеной собаки.
С самого начала, с самого детства она терпела неудачи.
Она провалилась ещё до того, как узнала о начале войны.
Она издала сдавленное рыдание. Слёзы катились по её лицу.
Змеи извивались в её сознании, вызывая у неё тошноту, делая то бремя в её груди тяжелее, жёстче, толще, гнилостнее. Она умирала, тонула во влажном воздухе комнаты, гибла в черноте собственного сердца. Она силилась застонать, но даже это причиняло боль. Змеи извивались всё быстрее, то проникая в её череп, то выбираясь из него. Их движения порождали парализующую волну дурноты, тошноты, от которой она потела сильнее, от которой её кожа становилась холодной и липкой, и влага выступала из её пор.
Бездна открылась под её ногами.
В какой-то момент она осознала, что слышит напевы.
Всюду вокруг неё червяки ритмично педи.
Она не понимала их слов.
Ахнув, когда напевы стали громче, она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от этого, но звуки становились лишь громче, эхом отражаясь в её черепе.
Змеям не нравились напевы.
Они им вообще не нравились.
Они извивались быстрее, шипели в пространстве её головы, их тела и зубы были из серебристого металла, глаза — цвета тёмной мочи. Они шипели на неё, и она чувствовала их холодные укусы, их острые как бритва зубы, впивавшиеся в её разум.
Напевы становились громче, вибрируя в костях её лица, черепа.
Она стискивала голову руками, пытаясь сдержать это, удержать внутри.
Она больше не могла удерживать это внутри.
Она не могла удерживать это внутри.
Как только это по-настоящему ударило по ней, как только это отложилось в её мозгу, каждая её часть захотела прогнать это. Она хотела прогнать это любым возможным способом. Она чувствовала, как напевы притягивают её… притягивают её свет, её затылок, и на сей раз она отдалась этому, стараясь не противиться.
Ахнув от боли, она силилась блевануть, закричать.
Что угодно. Что угодно, лишь бы прогнать это из неё.
Она знала, что умрёт, когда это уйдёт.
Она знала, что умрёт, но ей было уже всё равно.
«Пусть это заберёт меня, — прошептала она в своём сознании безмолвной молитвой. — Пусть это заберёт меня. Пусть я больше не причиню вреда. Если я не могу принести пользы, заберите меня, и хотя бы я не причиню больше вреда».
Напевы сотрясали её тело, её уши, зубы, язык, и она больше не могла слышать свои мысли. Напевы сотрясали её грудь, и она уже была уверена, что у неё случится сердечный приступ, что её сердце взорвётся, и она умрёт на месте. Она застонала, позволяя дрожи сотрясать весь её скелет вперед-назад, как молот, ударяющий по колу.