Солнцепёк

Захаров Алексей

У моих деда с бабкой, маминых родителей (другая моя бабушка, которая по отцу, далеко от нас живет, в Саратове), есть дача за городом, в сухом, незаливном, месте. Раньше я по пол-лета на ней проводил, на велосипеде гонял, ходил с соседским Ванькой на лог купаться, карасей желтых ловил, за грибами в ближайшие колки ездил. Так вот однажды, в середине июня, я шатался по нашему саду, изнывая от жары и несусветной скуки. Дед с бабулей спрятались от солнца в дачу, телевизор в ней смотрели и носа наружу не показывали. Вокруг, на соседних участках, тоже не было ни души. Ванька как назло куда-то подевался. На лог меня дед не пустил из-за того, что я накануне без спроса умотал на пляж, и они меня обыскались. А купаться хотелось – сил не было. Одним словом, тоскливый день выдался, надо прямо сказать. Скучища конкретная. И я, не зная, чем бы заняться, лазил от безделья под яблонями и смородиновыми кустами, думая отыскать в них нашего кота. Демьян любил в знойный день в тени поваляться. Бывало, распластается между кустами смородины и лежит целые часы напролет, пока не надоест ему. Но в смородине я Демьяна не нашел, все обшарил. И в середине кустов, и по краям, и возле забора. Последняя надежда

оставалась на то, что он, жук, в сарае спрятался. В сарае всегда прохладно и сумеречно, и мыши к тому же в избытке водятся. Демьян туда тоже частенько забирается. В общем, и в сарае я посмотрел, но и там я этого бездельника не обнаружил. Кот как сквозь землю провалился. Тогда я решил, что он где-то по окрестным дачам шатается. От нечего делать я немного порылся в дедовских инструментах на стенных полках и уже, смирившись со своей участью, собрался было пойти в дом телевизор смотреть, но тут вдруг услышал громкие всплески у нас за сараем. А сарай, надо сказать, задней стеной примыкает к низенькому, по пояс, заборчику, отгораживающему наш участок от соседского сада. Ну, мне, естественно, интересно сделалось, что у соседей там такое творится, что за «День Нептуна»? Еще пять минут назад у них полнейшая тишина стояла, и никого не было видно, а теперь вовсю вода плещется, точно детсадочные дети балуются. Я и выбрался из сарая, да потихонечку высунулся из-за угла. Честное слово, я не ожидал увидеть то, что увидел. Правда – правда! Нет, хоть чем поклянусь! Чего ради мне врать-то?! Я если б заранее знал, что увижу подобное зрелище, я и сказал бы: мол, заранее знал. Но я же ни сном, ни духом. С места мне не сойти! Выглянул я, значит, из-за угла, без всякой мысли, а она сразу ругаться взялась, словно я заблаговременно в курсе был, что она придет принимать ванну. В общем, всплески те – это наша соседка купанье себе в железном баке устроила. Да еще к тому же она голая вся была. То есть я хочу сказать – совсем голая, без ничего. Соседку нашу Татьяной Николаевной зовут. Ей лет тридцать семь, наверное, или, может быть, тридцать пять, она в областной больнице окулистом работает. Одинокая, без мужа. Ничего такая, фигуристая – не толстая и не худышка, она мне давно нравится. Среднего роста, волосы у нее прямые, светлые, и лицо в моем вкусе. Честно признаюсь, когда Татьяна Николаевна по своему саду в купальнике ходит, я в ее сторону всегда потихоньку посматриваю – любуюсь ее ладной фигурой и грациозной походкой. А тут она – с ума можно сойти, – передо мною голая! Бак низкий, ей чуть выше колена, вот она вся и была снаружи, как на картинке. Я как увидел ее, так и застыл на месте. Может, если бы этого со мной не стряслось, Татьяна Николаевна не успела бы меня заметить, а так, понятное дело, она руками закрылась и в воду тут же осела. И корить меня начала, мол, какой я нахал и бесстыдник. Взялась грозиться, что нажалуется моим родителям, расскажет им, как недостойно их сын поступает. Какой я бесстыжий и наглый. А почему я бесстыжий?! Она посреди бела дня без ничего в баке купается, а я, значит – наглый?! Бессовестный?!

Короче, как только меня Татьяна Николаевна заметила, я, конечно, тут же за сараем укрылся. Сидел за ним, затаившись, с колотящимся сердцем, до тех пор, пока соседка не успокоилась и не перестала ругаться. Самого меня так и подмывало снова из-за сарая выглянуть, но я ж говорю, что я немножко стеснительный. Другой бы на моем месте подсматривал за соседкой и в ус не дул, наслаждался бы завлекательным зрелищем. Татьяна Николаевна же после этого еще минут пять в баке плескалась, я хорошо слышал, не торопилась никуда уходить. А я вот проморгал счастливый случай и после долго жалел. Голая Татьяна Николаевна у меня потом целый день перед глазами стояла. Грудь у нее шикарная, и живот роскошный, и, конечно, бедра. Я и ночью спал плохо, все ворочался и представлял нагую соседку. До того извелся, что под ложечкой засосало и в животе пусто сделалось. А родителям она так ведь ничего не сказала. И со мною продолжает здороваться как ни в чем не бывало. Только теперь всякий раз при встрече стала смотреть на меня загадочно и как-то так улыбается странно, точно мы с нею тайными заговорщиками являемся. Не понять этих женщин, честное слово, то они ругают тебя, обещают предкам нажаловаться, а то улыбаются мило и ласково смотрят в глаза.

Я когда через неделю рассказал этот случай Сереге, он на меня сперва с завистью минут десять таращился и подробности выяснял, что да и как, а затем смеяться вдруг начал. Я взять в толк не могу, что с ним стряслось, а Олеся на спину на траве завалился и хохочет, как сумасшедший. Потом все ж успокоился.

– Так ты у нас, Никитос, выходит, наглый, – сказал Серега и опять со смеху покатился. – Никитос – Наглый, никогда б не подумал!

Вот так ко мне прозвище с той поры и приклеилось. По примеру Олеси и другие пацаны стали называть меня Наглым. А я и не против. Мне даже нравится. Не какое-нибудь обидное или невзрачное прозвище вроде Мокрого или Штампа, есть у нас в классе парни с такими кличками. Нет, это прозвище дельное. Оно мне даже в каком-то смысле теперь защитой служит, ну, как предостерегающая раскраска у насекомых и пресмыкающихся. А то ведь по-настоящему наглым я становлюсь, только если меня окончательно допекут, когда обороняться приходится. А тут прозвище – Наглый, и отдельные личности начинают считать, что я и вправду отпетый жох. Я ведь не акселерат под два метра ростом и не боксер тренированный, я обычный пацан. У нас с Олесей комплекция одинаковая. Разве что, в отличие от него, руки две у меня, и я не сутулюсь. А одеваемся мы с ним тоже очень похоже – в футболки, спортивные «комбаты», да матерчатые кроссовки.

«Жалко, что не выбирают, я бы, пацаны, себе выбрал…» Да, так Олеся сказал…

– Все равно, – упрямо твердил Гаврош, – все равно ведь есть у тебя родные. Если кому выбирать, так это мне. У меня вообще никого нет.

Олеся умолк, не стал возражать Гаврошу, чтобы не тревожить его, опять взялся ковыряться в углях. Мы сидели на заброшенном дачном участке, жгли костер рядом со старой яблоней, разговаривали и курили.

Историю с соседкой, Татьяной Николаевной,

я Олесе с Гаврошем несколько раз пересказывал. Вот и сейчас мы опять вернулись к ней. Олеся без конца любопытствовал, как она теперь себя со мною ведет. Он даже версию выдвинул, что, может, я тоже соседке нравлюсь. Ну, не сразу конечно понравился. Поначалу она, естественно, застеснялась, предположил он, а после, когда в себя пришла, по-другому на тот случай взглянула. Он сказал, что женщины, побывав в интимной обстановке с мужчиной, начинают по-иному к нему относиться. Симпатию начинают питать, если не нечто большее.

Ну, не знаю… Олеся, не спорю, начитанный и знает побольше, чем я, но порою такое скажет. В общем, я не поверил Сереге, о чем открыто ему заявил:

– Я же для нее малолетний, Олеся…

– Ну и что, – невозмутимо парировал он, – есть уйма женщин, которым нравятся юноши. Ты же не совсем шкет слюнявый. Тебе же, Наглый, уже снятся сны с обнаженными женщинами? Снятся, ведь, правда?

Я кивнул утвердительно, хотя, по правде сказать, такие сны к тому времени мне снились лишь дважды. Оба раза после случая с нашей дачной соседкой.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Серега. – К тому же вспомни, как она на тебя смотрит и как улыбается. Точно, Никитос, ты ей нравишься.

Я молчал, припоминая, как Татьяна Николаевна смотрела на меня в последнюю встречу. Я уже практически начал верить Олесе, стал представлять себя и соседку в романтических обстоятельствах, но тут он все испортил, предложив новую версию.

– А может, она тогда твоего отца караулила?

– О чем это ты? – не сразу сообразил я.

Гаврош лежал на матрасе, дымил сигаретой и безмолвно пялился на огонь. Пашке было все равно, кто кого караулил.

– Да ты сам прикинь, с чего ради она полезла днем голышом купаться? – Олеся вопросительно уставился на меня. – Может быть, она думала, что твой отец на даче находится, вот его-то она и хотела порадовать.

– А почему она теперь на меня так глядит? И улыбается? Сам говоришь…

– Да ты ненароком ей подвернулся, у нее внимание на тебя и переключилось. Установка сменилась, такое случается. Соображаешь? Психология, Наглый…

Ну ладно, пусть будет так, подумал я, поджаривая на прутике хлеб. То, что я невзначай оказался на месте отца, меня тоже устраивало. Я размышлял, как бы мне еще раз очутиться наедине с нашей соседкой, и если я и вправду ей нравлюсь, как утверждает Олеся, что предпринять дальше? Как проявить себя, чтобы произвести на Татьяну Николаевну нужное впечатление? В моем мозгу стали возникать различные планы. Я представлял себе, что у нее заклинивает поливочный кран, и я, как настоящий мужчина, с помощью газового ключа помогаю открыть его – я уже проделывал такое однажды и вполне смог бы справиться с этим снова, – в благодарность за помощь Татьяна Николаевна целует меня в щеку (насчет губ я так сразу не осмеливался подумать) и зовет в дом, отдохнуть и посмотреть телевизор. Я соглашаюсь и… Потом я вообразил другое – что перелажу через наш общий забор, разыскиваю соседку среди яблонь, протягиваю ей полную чашку великолепной малины и по-соседски предлагаю угоститься. Татьяна Николаевна смотрит на меня долгим, оценивающим, но ласковым взором, улыбается, неспешно одну за другой берет из чашки ягоды и кладет себе в рот, а затем, в свою очередь, приглашает меня в дом выпить прохладного сока. Я соглашаюсь и… Мысли о ее кирпичном, с крошечной верандой, домике волновали меня до невозможности. Этот дом хранит много заветных тайн. После этого мои фантазии сделались совсем бесстыдными, но меня это нисколько не смутило. Как-никак теперь наша соседка считает, что я парень отчаянный и, несмотря на угрозу того, что о моем поведении будет доложено родителям, способен на безрассудство. Я живо принялся представлять, как в сумерках подкрадываюсь к ее домику и, подглядывая в окно, жду, когда она начнет раздеваться, и в самый ответственный момент врываюсь в комнату. А еще лучше с букетом цветов. Точно! У меня дед выращивает отличные розы. Можно тайком срезать несколько штук и преподнести их соседке – она много раз с восторгом отзывалась о них. Конечно, она в первые секунды перетрусит, как и любая девчонка, и разозлится (как тогда в баке), но потом, увидев в моих руках цветы, смягчится и… Дальше у меня дело пока ни в какую не двигалось. Опять шли поцелуй в щеку и треклятый сок…

Или ввалиться к ней с бутылкой шампанского? С розами, конечно же, тоже, и с шампанским! Попросить Олесю, чтобы купил для меня в торговой палатке бутылку, и прийти с ней к Татьяне Николаевне. Кроме того, что Олеся после взрыва бомбы стал правшой, у него от увечья еще одно преимущество появилось. Теперь Сереге с его изменившимся внешним видом стали в ларьках продавать пиво и сигареты. Гаврошу не продают, и мне не продают, а Олесе запросто. Он – продуманный: прежде чем протянуть продавщице деньги, Олеся специально разворачивается к ней левым боком, чтобы культю и шрамы на его лице было отчетливо видно. Ему практически никогда не отказывают. Не знаю, почему. Может, продавцы считают, что таким образом облегчают Сереге его существование? Вроде как бы милосердие проявляют к Олесе. А может, просто хотят поскорее от него отвязаться, чтобы не видеть его лица…

Да, с шампанским, да еще с розами – это конечно шикарно. Никакая девчонка не устоит. Но будет ли она со мною шампанское пить? Ну, если она меня целовать станет, значит и шампанское выпьет, заключил я.

А может быть по-другому? Я представил очередной вариант своих действий. Может быть, поступить так же, как поступила она? Забраться нагишом к ней в бак и начать плюхаться? А что? На меня же ее купанье произвело неизгладимое впечатление, почему же мое на нее не сможет подействовать?

Я не знал, какой план лучше принять, и поделился своими мыслями с Олесей.

– Последний не годится, – отрезал он, быстро подумав.

– Почему?

– А ты представь, Наглый, что вместо соседки тебя твоя бабка увидит или дед. Или мать. Их же кондрашка хватит. И опозоришься. Нет, тут надо иначе. Хотя бы так, как ты с розами придумал. Цветы и шампанское – по-мужски, романтично, а женщины романтику обожают. Они на романтичных мужчин на раз западают. Да, с шампанским – это по-настоящему. Это – верняк.

– Ты считаешь, Олеся? – я почему-то опять засомневался, будет ли она пить со мною шампанское.