Солнцепоклонник
Шрифт:
Не надо и рассказывать. Я помнил первое впечатление, которое он произвел на меня.
– А когда вошла Перл, - продолжала Пенни, - он ВЫСТАВИЛ ее, сказал: “Тебя что, не учили стучать? Выйди вон, не видишь, я занят” - и она просто ушла, сказала: “Извините” и ушла!! Ты не можешь представить, как здорово я себя почувствовала, - такой бесценной и значительной… Потом Дан предложил мне работу, сказал, что я гениальная сценаристка, и то, что он видел, тянет на “Оскар”, и много чего еще… и естественно я согласилась. Ты не представляешь, какой он! Настоящий профессионал! Он сказал, что студия в моем распоряжении, и все здесь меня слушаются… даже София.
Она
– И это все?
– спросил я наконец таким погасшим голосом, что ее передернуло.
– Ты влюбилась в монстра? И это та самая причина, по которой ты покончила с собой?
Пенни сделала паузу, потом резко втянула воздух и прикрыла лицо ладонью.
– Я ни в кого не влюбилась! Я умирала, - сказала она приглушенно.
– Эта причина для тебя достаточно уважительная, Алекс?
Мать Пенни умерла от лимфомы, когда она была еще маленькой, - ужасной смертью - и все время, которое я знал Пенни, над ней висела эта угроза. Она проверялась в онкологии раз в полгода, и как только мы все стали воспринимать это как формальность, так это и случилось. Слава Богу, это была еще не болезнь, а так, признаки, но испугались мы основательно. Пенни восемь месяцев не вылезала из больницы, к тому же в разгар лечения у нее произошел нервный срыв. Она чуть с ума не сошла - похудела и стала похожа на привидение, волосы поредели, хотя больше от нервов. Я не отходил от нее все это время. И вот когда однажды я зашел в ее палату - Пенни спала - и подумал, что она умерла; когда она проснулась и обняла меня тонкими руками, как в тот день, когда погибли наши родители, я снова почувствовал, что могу ее потерять. Невыносимое чувство. В тот раз мы прогнали смерть, но оба знали - это может повториться в любую минуту.
Ее голос завибрировал, почти ультразвуком.
– Данте сказал мне, пока не стало совсем поздно. Он это как-то чувствует… Чтобы у меня было время подумать. А что думать? Я не могла, Алекс, просто не могла!
Господи… Это что же, я еще и благодарить его должен?..
– Но как же теперь?
– только и смог выдавить я, даже не понимая до конца смысла вопроса - так он был широк.
– Данте говорит, что со временем я привыкну и если не забуду все, то изменюсь так, что на все буду смотреть по-другому. У меня уже получается… Данте говорит, что мировоззрение будет меняться постепенно, и я даже не почувствую.
– Данте говорит, Данте говорит… Ты проснешься однажды утром… прости, вечером - и просто забудешь меня? Это Данте говорит?
Я протянул к ней руки, но она отскочила от меня с невиданным проворством. Ее губы вздрогнули, и я подумал, что она все-таки заплачет.
– Не прикасайся ко мне больше, Алекс, - сказала она умоляюще, - я тебя очень прошу.
– Но почему?
– Да потому что я боюсь! Я еще… почти человек! Вдруг ты меня обнимешь, и я пойму, что сделал чудовищную неисправимую ошибку! Пойму, что лучше было умереть на твоих руках. Я не хочу понимать это. Я хочу жить мыслью, что когда-нибудь мы встретимся, и даже тогда, когда тебя уже не будет…
Ее слова стократным эхом отзвучали в моих ушах. Я повернулся и вышел, оставив ее в этой комнате, освещенной ненастоящим солнцем. Здесь все было ненастоящее, и Пенни становилась такой. Необратимо. Навсегда.
Я спустился вниз, наполненный восхитительной и пугающей пустотой. Внутри меня был космос, но без планет и звезд, одна сплошная черная
Ноа подошел сзади бесшумной тенью. Я его даже не заметил.
– Мне жаль, - сказал он.
– Тебе не жаль, - ответил я, - ты вампир.
– Может, поэтому и жаль… Я ведь не совсем вампир. Вернее, не совсем обычный.
– Это как?
Я был рад отвлечься на что угодно, только бы не чувствовать этот мрак внутри.
– Знаешь, кто такие крысиные волки?
Я отрицательно покачал головой.
– Они живут среди крыс, и их всегда можно узнать потому, что они немного крупнее обычной крысы. Обычно это передается по наследству, и если кто-то стал крысиным волком, то таковыми становятся и его дети, и внуки, и прочие потомки - но возможно и просто привыкнуть. Крысы смертельно их боятся, и хотя толпой запросто могут растерзать любого - страх сильнее разума.
– И чем же они так замечательны?
– спросил я, но внезапно до меня дошло. Все сложилось - и реакция Рори, и Данте…
– Тем, что питаются исключительно крысами.
Ноа сказал это так невозмутимо, словно сообщал паспортные данные.
– Данте старше меня раз в сто. Мне следовало догадаться, но я не подумал, что он раскусит меня, как только увидит. Пока никому не удавалось. И Перл в том числе.
– И что, раз ты пьешь кровь других не-мертвых, Данте должен был тебя убить?
Он пожал плечами.
– До сих пор не понимаю, почему он этого не сделал. Навряд ли потому, что я ему просто симпатичен. Хотя с ним ни в чем нельзя быть уверенным.
– Это у тебя моральный выбор?
– Хотел бы так думать. Раньше у меня бывали приступы нарколепсии - очень неприятная вещь. Теперь почти нет. В конце концов, это просто приятно на вкус… Видишь, у тебя, Алекс, уже достаточно информации, чтобы защитить докторскую о монстрах разных калибров.
Я остановился, прижав ладонь ко лбу.
– Больше всего, - произнес я медленно, - я скучаю по старым добрым временам. Когда казалось, что нет ничего страшнее Улицы Сезам.
Ноа озадаченно посмотрел на меня. Потом сказал:
– Это шутка была?
– Совершенно верно. Можно смеяться…
*
ПЕРЛ (2)
Никому не сказав, я переехал в гостиницу. Остаток ночи и день я спал так спокойно, как мне давно не удавалось. Не снились никакие кошмары - никаких снов вообще. Полный мрак. Не знаю, может, это была защитная реакция организма на стресс, но так было проще. Я успокоился. Что толку биться головой о стену? Это ее выбор - хотя что за выбор между смертью и смертью? Никто не мог приказать Пенни, какую из смертей выбирать. Прежде чем что-то предпринимать, нужно всегда определить, что для тебя самое важное. А для меня самое важное - это ее благополучие. Во всяком случае, так было раньше.
Я ожидал, что снова придет это чувство невосполнимой утраты, которое мне уже дважды знакомо, но его не было.
Где-то близко к полуночи ноги сами привели меня к казино. Оно сияло, как извергающийся вулкан, бесконечно подъезжали и отъезжали самые разные машины - и обыкновенные, и понтовые до неприличия. До сих пор не понимаю зачем, но я вошел.
Никто меня не остановил. У входа официант дал мне тысячебаксовую фишку. Похоже, такие раздавали на удачу всем входящим. Довольно щедро.