Солнцеворот
Шрифт:
Левмир поднял голову, встретил взгляд Эмариса и покаянно кивнул.
— Мы, — хрипло начала Айри и, прокашлявшись, продолжила уже почти нормальным голосом. — Мы убили акулу. Она где-то там плавает. Можно выловить. Надеюсь, это как-то загладит нашу…
— Вашу вину загладит с честью выдержанное наказание, — оборвал её Эмарис. — Научитесь сперва быть людьми, а потом посмотрим, какие из вас получатся вампиры. Торатис, мне нужно, чтобы ты отдал приказ, потому что у меня нет никаких прав, кроме права силы, которую я не желаю применять без нужды.
— Что именно? — Торатис успокаивался, его лицо вернуло обычный цвет.
— Отправим их пожить недельку на кораблях с заключенными. На разных. И чтобы ни одной остановки сердца. Узнаю об укусах — а я узнаю — и тогда применю силу.
Левмир вдруг почувствовал, что не может запустить сердца. Это его напугало. Впервые оказалось недостаточно силы Реки. Впервые ему действительно понадобилась кровь.
— Княжеская дочь на корабле смертников?! — возмутился Торатис. — Это неслыханно! Немыслимо!
— Княжеская дочь стала вампиром, — возразил Эмарис. — И она давно нуждается в воспитании. Кто даст ей это воспитание, спрашиваю я тебя? Может, это будешь ты? Или позволишь мне поступать так, как нужно?
Подумав, князь склонил голову.
— Да будет так, — сказал он и спустился на палубу.
Как только он ушел, Эмарис схватил Левмира за мокрые волосы и со всей силы приложил лицом о крышу надстройки.
Час спустя, в пустом лазарете на «Утренней птахе» Эмарис, склонившись над лежащей на столе Айри, медленно зашивал страшную рану. Княжна не двигалась, только по щекам её текли алые слезы.
— Не плачь, — угрюмо велел Эмарис. — Теряешь кровь.
Но она продолжала плакать.
— Лучше бы я вообще никогда не рождалась.
— Не лучше.
— Почему он не дал мне умереть тогда, на воздушном шаре?!
— Потому что он маленький дурак. Это объясняет все его действия с самого начала. Ни один человек в здравом уме не отправился бы к Алой Реке. А теперь маленький дурак превратился в большого дурака. Ему страшно, и он мечется.
Эмарис перерезал нитку и велел Айри повернуться на бок. Она послушалась. Слёзы высохли, оставив бурые подтеки на лице.
— А я тогда кто? — тихо спросила она.
— Тебе решать. Судьба — это лишь дорога. Найти её — великое свершение, но вот как по ней пройти — другой вопрос.
Игла вонзилась в кожу спины, Эмарис принялся зашивать второй разрез. Айри смотрела в деревянную стену лазарета и молчала.
До тех пор, пока Покровительница не исчезла из его жизни, Зяблик не знал, что такое «плохо». На следующее же утро после её исчезновения — а он почувствовал, что на корабле её больше нет — к Зяблику подошел сам капитан. «Ты, мелкий засранец, — заговорил он, держа Зяблика за глотку и дыша в лицо горьким запахом курева, — соображаешь, чего теперь твоя жизнь стоит? Ты с княжьей дочкой спутался. С девки спроса нет и не будет, а с тебя, сучонок…»
«Но я же ни в чем не виноват! — верещал Зяблик. — Она сама…»
«Людей по чьей указке валили?»
«Они сами ви…»
Капитан отпустил его горло и врезал под дых. Зяблик скрючился на полу трюма.
«Вот как, да? — слышал он далекий голос капитана, доносящийся через океаны боли. — Она виновата, они виноваты. Все, …, виноваты, только не ты. Что ж, молись Реке, чтобы сейчас мне не приказали сбросить тебя за борт. Потом молись, чтоб никто не сделал этого сам, без приказа. Тебя теперь все лю-у-у-убят!»
Капитан отошел. Зяблик увидел десяток заключенных, которые спокойно стояли и ждали своей очереди. «Не на…» — только и успел выкрикнуть он. Первый удар в лицо грязной пяткой настиг Зяблика ещё прежде, чем капитан вышел из трюма. Капитан знал! И не было больше никакой, даже крохотной защиты.
Били сильно, но недолго. Вдруг удары прекратились. Зяблик повернул окровавленное лицо, в поисках спасителя — или спасительницы? — но увидел лишь замерших в задумчивости заключенных.
«Слуште, ребята, — сказал один. — От него ещё девкой пахнет».
«Дочуркой княжеской, — хихикнул другой. — Она, говорят, сладенькая…»
Зяблик с визгом попытался убежать, но с одной стороны была стена, а с другой — они. Они схватили его и, хохоча, принялись стаскивать штаны.
«Отошли прочь, или я разобью это кому-нибудь об голову!»
Снова отпустили, снова передышка. Зяблик вытянул голову в поисках неведомого спасителя. Им оказался Нырок. Он стоял возле лестницы на верхнюю палубу и держал швабру. На конце её болтался масляный светильник.
Заключенные молча и медленно двинулись на Нырка. Тот шаг за шагом отступал, но на лице его не было и тени страха. Он лишь выигрывал время. Улучив момент, когда в просвете между смыкающимися плечами врагов появилось лицо Зяблика, он кивнул. И Зяблик, запретив себе думать об участи друга, рванулся к выходу. Он уже поднялся на три ступеньки, голова его уже была там, на относительной свободе, когда вновь чья-то грязная пятка ударила его в лоб, и Зяблик покатился по полу.
Вниз спускался Орёл. Лицо его выражало крайнюю степень недовольства. При появлении помощника смотрящего все замерли и попытались сделать вид, что ничего не происходит. Однако Орёл явно родился не вчера, ему и беглого взгляда хватило, чтобы оценить ситуацию.
«Ты! — сказал он, ткнув пальцем в сторону Нырка. — Лампу в одну руку, швабру — в другую. Наверх поднялся — лампу поставил. Масла пожёг — без завтрака остался. Понял меня?»
Нырок кивнул и, потушив лампу, попытался выйти, но Орёл не пропустил его просто так. Для начала с размаха ударил кулаком в грудь. Даже Зяблик вздрогнул от этого удара. А у Нырка вместе с хрипом выступила на губах кровавая пена.
«Ещё раз возьмёшь что-то у старших — будешь учиться разговаривать с акулами».
Зяблик бы обязательно начал объяснять, что его поступок был необходим, и… Получил бы ещё раз десять. Нырок же кивнул и, опустив голову, выскользнул по лестнице в открытый люк. Орёл перевел взгляд на десяток ухмыляющихся заключенных. «Что стоим? Что завтрак пропускаем? Сытые? Понятно. На корму бегом марш! Упор лёжа и пошли палубу трахать! Если когда я приду, хоть один от пота блестеть не будет — спрошу у капитана плётку. Выполнять!»