Солнцеворот
Шрифт:
— И на кой эта шутка? — спросил глухой голос, сопровождаемый звоном цепей. — Эй, начальник, отпусти человека. Не доводи до беды.
— Ты мне бедой грозишь? — рыкнул сильный бас в ответ. — Пасть закрыл и сидеть. Я, вроде, велел тебе прочесть тысячу молитв к Реке за спасение своей бесполезной жизни. Сколько сделал?
— Две, — признался глухой голос. — После сбился.
Шорохи, движения, негромкое дыхание. Сардат представил фургон, заполненный всеми этими людьми. Пожалуй, единственное место, куда он мог сесть, было там, где он стоял.
С ним не стали говорить. Почему? Неужели все люди, сидящие здесь, такие равнодушные? Странно. Кто-нибудь бы проворчал что-то, протянул папироску, или хотя бы попытался отобрать мешок. Но эти будто вовсе не воспринимали его. Люди, которых вот-вот освободят. Люди, которым вот-вот придется доверить нечто большее, чем жизнь. Времени все меньше, надо бы в них разобраться. А может, лучше будет их убить?
Сардат вновь услышал звяканье цепи и ухватился за этот звук.
— Круто вас спеленали, — сказал он в темноту. — Чего натворили-то? Неужто графу на стене дома матное слово написали?
Тишина. Кто-то фыркнул. Наконец, один голос, словно бы нехотя, ответил:
— Два слова. После сбились. Так-то тысячу хотели.
— А… — начал было Сардат, ободренный услышанной шуткой, но его оборвал все тот же обладатель глухого голоса:
— Ты б заткнулся. Здоровье побереги. Которое осталось.
— Зачем его вообще сюда скинули? — проворчал ещё один, новый голос. — Может, мы хорошо себя вели и заслужили?
В несколько глоток грянул смех. Сиера нахмурилась, и её настороженность передалась Сардату.
— Башкой подумай, — прорычал тот, который приказывал читать молитвы. — Откуда в такое время в этом месте слепой бродяга на дороге?
Тишина.
Что за люди высокомерно молчат, когда к ним обращается беспомощный слепой?
— Наверное, не случайно он там оказался, как думаешь?
Что за люди называют слепого человека наградой за хорошее поведение?
— Так это… — нерешительно начал обладатель глухого голоса.
Вампиры!
Сардат вскочил.
— Вампир! — ахнули сзади.
На горло легла цепь, звенья вдавились в кожу. Сардат, не пытаясь избавиться от удавки, прыгнул назад, надеясь повалить соперника, но ударился спиной в лестницу. Враг стоял за ней, просунув руки меж прутьями.
— Сидеть! — прорычал надсмотрщик, и ребра Сардата захрустели под его ударами. — Все сидеть!
Цепь пропала. Сардат опустился на пол, хрипло дыша. Нет, он никак не выдал себя, ещё не все потеряно.
— Вы… — просипел он. — Вы чего, братья? Какой я вам вампир?
— Поглядим, как запоет, когда его друзья подыхать начнут, — сказал надсмотрщик. К Сардату снова никто не обращался, но он чувствовал тупую враждебность, направленную на него с разных сторон.
Ловушка. Они ждали нападения.
— Начальник, — снова глухой голос, — ты бы кандалы снял? Мы ж с понятием. Самим подыхать неохота. Отобьемся — замкнешь сызнова. Ну сам суди, куда нам бежать? Во всем мире ни капли крови, так и так в Кармаигс. А там его величество помилует.
— Надейся, — фыркнул кто-то.
— Помилует! — повторил глухой. — Ему воины-то нужны. Зачем нас убивать, а? Мы ж с понятием.
— Обождешь, — бросил надсмотрщик. — Пока фургон вскрывать не начнут, посидите в кандалах. Наши, глядишь, и так справятся.
Ратканон и Аммит будут вскрывать фургон. А оттуда на них бросится сама смерть.
Брякнуло стекло, стукнуло дерево.
— Дойдет но нас — каждый выпьет по пробирке, — сказал надсмотрщик. — Там — кровь графа Кэлпота. Мы даже целую армию порвем с ней, если надо будет.
Ну да. Были уж такие, с пробирками, видел их Сардат, прежде чем лишить себя глаз.
Спокойно. Обдумай всё. Они считают его вампиром, но не уверены. Они ждут нападения. Что можно сделать? Можно продолжать изображать беспомощного слепца. Когда они отвлекутся на звуки снаружи, он начнет их убивать. И плевать на предостережение Аммита. Он, Сардат, — один, а этих тут — двадцать могучих, которые к тому же насосутся крови графа. От одного монстра проще убежать, чем от двух десятков.
Есть и другой вариант — перебить их уже сейчас. А чего ждать-то? Потом, когда снаружи начнется веселье, выйти, помочь добить оставшихся, прикончить капризного ублюдка и объяснить Аммиту, что всё это было ловушкой.
Или, как говорил тот же Аммит, попытаться мыслить по-человечески? Например, прыгнуть, выбить крышку и — сбежать. Свои увидят, что он бежит, и не бросятся в атаку. Караван пойдет своей дорогой, они — своей, и все довольны.
Но можно, конечно, рассудить и по-другому. Не все так просто в этом фургоне. Пока одни сидят в цепях, а другие ими помыкают, великой дружбы между ними не будет.
— Вот оно как, значит, — тихо сказал Сардат, усаживаясь в прежнее положение. — Вампиры своих же в цепях возят.
— Заткнулся, пока жив, — рыкнул надзиратель, но Сардат не обратил на него внимания.
— И чего вас ждет, ребята? Выставят впереди армии, чтоб скорее передохли, заслужив прощение и благодарность короля?
Надзиратель, шумно сопя, поднялся на ноги. Остальные молча слушали.
— Будете сражаться за эту драгоценную возможность? Или перейдете в другую армию, ту, что победит? У нас не носят цепей, братья.
Удар Сардат почувствовал ещё до того, как надзиратель как следует замахнулся. Перехватил ногу в тяжелом ботинке и, остановив сердце, мгновенно переломил её в двух местах, дернул на себя. Надзиратель подавился криком, а Сардат пробил его плоть. Рука, царапаясь о ребра, проникла в горячее, мокрое. Пальцы сжали бешено пульсирующий комок.
Сардат вырвал сердце из груди надзирателя на глазах у двух десятков пленных вампиров. Подержал его в руке, прислушиваясь к последним биениям, и швырнул на пол.