Солнечный ветер
Шрифт:
Тогда, после Сашкиного звонка, в нем снова, уже в последний раз, трепыхнулось что-то, и он решил: поедет. Поедет, чтобы под любым предлогом попасть к Брагинцу и повидать его дочь. Вдруг… ну вот вдруг!!! Вдруг можно хоть как-то переломить случившееся.
Ему казалось, что он движется внутри лабиринта, выход из которого может быть только один и все предрешено. А тут внезапно стукнуло что-то там переламывать. Вот и врезался на полном ходу в бетон.
Он тогда собрал все пленки и бумаги, которыми прежде шантажировал Брагинца, подумал: отдаст и все. Нахрена оно надо, чтоб пальцы свербели у самого и чтоб Сашка дурил. Помирятся. Он узнает, как Милана. В то,
Но стоило увидеть потемневшего лицом Брагинца и похожую на тень от себя Наталью, как стало ясно: Миланы в доме нет с того самого вечера, когда он просил ее руки.
Впрочем, ему тоже были не рады. Сашка молча, с бокалом коньяка в руках, сжег свидетельства своего преступления в камине. Потом глянул на Стаха и мрачно сказал: «А я ведь дедом стал на прошлой неделе. Что ж ты не поздравляешь?»
«Милана родила?» — оторопело переспросил Шамрай.
«Родила. Пацана, вроде. Внук у меня, Стах».
«И… и где же она?»
«А понятия не имею. Наталка не колется, я не спрашиваю. А ведь это все ты, сука. Твоих рук дело. Ты, тварь, влез. И щенок твой».
Мгновение Стах позволил себе удивляться. Думал же раньше, что их дружбы ничего не разрушит, а тут вот как… После усмехнулся, искривив губы, и так и ответил, с выражением крайней брезгливости на лице:
«Да я-то, может, и тварь, а Назар мой, может, и щенок. Да только дочь у тебя, Саша, последняя блядь. И этого уже не исправить. Будет и у тебя в семье свой байстрюк, и еще неизвестно единственный ли».
Потом потянулись дни. Одинаково одинокие и пустые. Он потерял всех. Предпочел всем близким одну-единственную лярву и потерял всех. Не только партия — вся игра была им проиграна с сокрушительным счетом. А все из-за девки, которая даже своего бастарда ему не доверила. Перемолола ему все кости, лишила семьи — и даже не поняла, что натворила. Как же он ненавидел ее. Как он ее ненавидит по сей день! Какое же счастье, что Назар так и не нашел ее!!!
Окончательное решение о том, чтобы завести ребенка, Стах принял вскоре после разговора с Брагинцом. Все откладывал, все думал, ни к чему теперь. И возраст не тот, и Назара, может, еще вернет. Все же парень хорошую специальность выбрал, нужную в их деле и в их краях. Но когда однажды племянник приехал навестить сына, а к нему даже не заглянул в тот визит — люди пересказали, что был, — тогда он и решил окончательно. И несколько следующих лет занимался Адамом.
Адамом. На которого не хватило сил. Душевных сил на любовь — не хватило. Не рассчитал себя. Не знал самого себя до конца. Выгорел весь. Дотла. Ни бабы не нужны, ни собственный ребенок, который и родился больным — столько вынести пришлось. И потому он даже привыкать к нему боялся, вдруг умрет во младенчестве, а ему как дальше? А когда недуг отступил, этот ребенок не стал нужнее. Не было у него ребенка. В сердце его — не было. Всех он одинаково не подпускал. И до дрожи шарахался чувств — вдруг скрутит снова. И их же хотел испытать хотя бы один-единственный раз. Испытал.
Испытал, когда опять, спустя столько лет, увидел ее — блядь, которая так ему и не досталась. И как четырнадцать лет назад — скрутило кишки от желания и невозможности прикоснуться. Наверное, потому спустя все эти годы он решил ее наказать. Всего раз. Ненадолго. Чтобы она тоже почувствовала, каково было ему — оглушенному и одинокому человеку, которым пренебрегли.
Стах коротко хохотнул и потянулся к стакану. Взял его и приблизил к лицу. Пальцы подрагивали. Чуял. Ей-богу, чуял. Добра не будет. Все это закончится дерьмово, раз Назар накопал. Накопал, нашел, узнает. Не знает до сих пор, но узнает обязательно. Племянника Стах изучил досконально. За нити дергал полжизни, понимал, какие нужны. Только зачем-то подпустил его слишком близко, размягчился настолько, что даже не перестраховывался. Назар ведь слабак. Всегда был слабаком и всегда будет слабаком. Куда он, блин, смотрел, когда решил, что может быть с ним на равных? Постарел, что ли? Ну да. Вон, заключение врача на столе. На него он разлил несколько капель, когда крупными глотками пил чай, слушая, как тарахтит лед о стекло. Его же отправил в шредер, чтобы на глаза даже не попадалось. Что там врач говорил? Максимум год? Ну да, вроде бы, так. Максимум год. Год. Один год и отмучается. Потом проклятый мотор в груди все-таки сдохнет. Только, видно, в кровати своей не судьба.
Потому что чертов Назар накопал, нашел, узнает.
Потому что сегодня он найдет своего сына.
Хорошая такая месть от судьбы за малодушие.
Голову Шамраю унесло в тот день, когда стали известны результаты последнего обследования. Рак сжирал его внутренности и без должного лечения ему оставался год. Да и с ним никаких гарантий — только мучиться больше придется от терапии, тогда как можно последние месяцы провести почти нормально. Лечиться Стах не хотел. А мысли взрывались как от ядерного удара. Потому что напротив него стояла его несбывшаяся молодость в лице красивой девки, от которой внутри поднимает голову и хочет жить душа, что должна была давным-давно сдохнуть в муках. Потому что он все еще ее хочет, спустя столько лет. И потому что теперь она куда более уязвима, чем раньше. Теперь у нее есть ребенок, а значит — можно принудить к чему угодно. К чему угодно. Да. Абсолютно к чему угодно.
Как все переплелось-то.
Сегодня нагрянул этот остолоп, который так и не понял, что значит быть Шамраем. И который отвергнул право на то, чтобы носить это имя как наследник. А ведь столько шансов было. У них было столько шансов! Стах протягивал ему руку, а он тоже ею пренебрег. Черт.
Теперь Шамрай потянулся к телефону. Надо было предупредить Макса, чтобы брал мальчишку и валил из дома.
— Да дома только мать сейчас, — отозвался Никоряк чуть удивленно. — Мы с батькой на прииске.
— Ну, думаю, что уже не только мать дома, — пропустив через себя полученную информацию хохотнул Шамрай. А после выдохнул сквозь зубы: — Живо бросайте все и дуйте в поместье. Дело есть.
Дел было дохера.
Выгрести наличку. Сжечь документы, которые нельзя никому показывать. А лучше все поместье нахрен сжечь, при пожаре ничего не уцелеет. Забрать спрятанные в егерском хозяйстве деньги. Вырваться из страны. Повидать последний раз Адама. И сгинуть, потому что через год — уже ничего важного не останется.
Вот только вопрос. Брать ли зонтик, потому что так и не ясно, будет ли дождь.
10
— Милана Александровна, — прозвучал немолодой женский голос из-за двери, а после в комнатку поскреблись.
Олекса мрачно крякнул и пошел открывать, обнаружив на пороге незнакомую тетку, неловко переминающуюся с ноги на ногу. Зато с подносом. А на подносе — две чашки чаю и какие-то булочки а-ля «сосиска в тесте», как в школьной столовке образца двадцатилетней давности.