Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов

Харченко Вячеслав Анатольевич

Я уже представил, как стоит хор молоденьких пингвинов в пуху и поет приветственную песню седым полярникам, а они улыбаются и проводят мирные опыты по изучению климатических условий.

Ночные игрища

Полярникам по ночам не спится, потому что пингвины устраивают ночные игрища. Они забираются колонией на айсберг и по очереди скатываются с него на спинах, а когда на подходе к земле дергаются – ударяются затылками об лед и гулкий тревожный звук заполняет антарктическое безмолвие. Полярники на это злобно переругиваются и переворачиваются с боку на бок, цедя сквозь зубы: «Подонки», а пингвины радостно хлопают крыльями, словно мстя за отсутствие у них

пингвиньей государственности.

Православная вера

Егорка пришел к отцу Викентию и стал спрашивать, грешно ли играть на деньги на футбольном тотализаторе, тем более в преддверии чемпионата Европы по футболу.

Отец Викентий немного помялся, поводил во все стороны головой, но потом сказал, что играть, конечно, грешно, но если поставить на православных и не более пятисот долларов, то Бог это простит или, по крайней мере, отмолить возможно, на что Егорка взял состав участников и стал его изучать.

Наши отметались сразу, потому что – потому что. Оставались болгары и греки, что, понятное дело, в компании Франции, Англии и Германии выглядело смешно. Но с верой ничего не попишешь, а болгары хуже наших, поэтому поставил Егорка на греков.

Поначалу греки котировались один к тремстам пятидесяти, а, например, португальцы – один к трем, но постепенно шансы Егоркиных фаворитов выросли, потому что им везло и помогала православная вера.

Они каким-то чудом выиграли у французов, англичан, немцев, испанцев и португальцев и стали чемпионами Европы, а Егорка выиграл восемнадцать тысяч долларов.

Наутро после чемпионства ему позвонил отец Викентий и попросил десятину, говоря, что православная вера всегда торжествует.

Пить пиво

Врачи запретили мне пить пиво, и я иду по парку и смотрю, как люди на лавочках сидят, разговаривают, переливают янтарный напиток из бутылок в животы и наслаждаются жизнью. Так долго продолжаться не может, и в конце концов я, взбодрясь, покупаю кока-колу и тоже иду в парк на скамеечку «пить пиво».

Я сижу и представляю, как янтарный напиток переливается мне в живот, как он бередит мою кровь, как в мозгу начинают шевелиться разные бредовые мысли и конструкции, как я бузю и задираю проходящих курсисток.

Вот так я сижу и представляю, а на самом деле переливается в живот черная-пречерная кока-кола. Она не бередит кровь и оставляет в спокойствии мой рассудок, и я не пристаю к молоденьким пэтэушницам.

День рождения

Я с ужасом жду дня своего рождения, потому что на работе всех с ним поздравляют. Соберутся в кружок отделом, каждый пожмет руку имениннику, потом начальник подарит конверт с деньгами, а напоследок девочки из секретариата зачтут пламенный стиш:

Будь любим и здоров,

Много счастья и слов

О любви от детей,

От надежных друзей,

Уваженья коллег ,

В каждом деле – успех,

Взять в подруги удачу

И надежду в придачу .

Я все стерплю: и похлопывания коллег по плечу, и радостные физиономии секретарш, но с ужасом жду, что же такое они зачтут мне. И тут даже конверт с деньгами не поможет.

Негры

Все знают, что детективные

книги пишут литературные негры. Они собираются компанией в издательстве, разбирают сценарий будущего шедевра по сюжетным линиям, а потом за пятьсот баксов наяривают по ночам килотонны книгопродукции. Получается славное детище, но пипл хавает.

Вчера ночью мне позвонил старый знакомый и предложил написать роман в качестве негра. Я отказался. Во-первых, у меня есть принципы – на халтуру я пишу техническую литературу; во-вторых, мне кажется это как-то нечестным, что ли. Сразу представляется, как Пушкин заходит к Достоевскому и Паустовскому, – и они вместе с Гаршиным пишут «Войну и мир», которую из-за разбившего его геморроя не в состоянии написать Толстой.

По-моему, омерзительное зрелище, и я сказал об этом Гусейну.

Тогда он меня разбудил снова через два часа, потому что срочно требовалось уже два негра.

«Что там у вас, вакханалия? – воскликнул я. – Никак совесть не поделите? Вы уж определитесь, сколько вам необходимо продавцов литературного таланта!»

«Понимаешь, Славик, всем славы хочется. Никто не собирается работать за деньги, кругом одни бездельники», – ответил Гусейн.

И я ему посочувствовал.

Кино

Я работаю в банке всего второй месяц, поэтому меня поймали вместе с пятьюдесятью шестью такими же бедолагами и послали после работы на специализированный семинар повышения корпоративной культуры.

Выстроившись в колонну по двое, мы из нашего офиса двинулись по Садовому кольцу в сторону кинотеатра «Зарядье», где нас аккуратно рассадили в красном бархатном зале так, чтобы было хорошо видно сцену и не возникало никакого желания покинуть помещение.

Сначала вышел завхоз и долго говорил, как какой-нибудь Стивен Спилберг, про то, что нам сейчас покажут и почему существует такая традиция, и я уже стал ерзать на стуле, но тут погас свет. На экране возникло лицо нашего президента, которое на фоне развевающегося знамени банка стало постепенно надвигаться на зрителя, пока не заняло все пространство. Лицо сменил хор распевающих бравурные марши пламенных юношей в белых воротничках и зеленых галстучках. Перед ними отплясывали и делали книксены девочки в белых прозрачных трико.

Потом показали громадные помещения с бесконечными рядами столов. За ними работали и суетились пчелиной семьей сотрудники, и казалось, что еще немного, и они выпорхнут в окна вместе с папками и отчетами. Но тут на зрителя поехали машины инкассации, и веселые белозубые грузчики под задорное уханье и звон стали укладывать ящики с наличностью на блестящие подъемники, смеясь и гримасничая.

Эти картины сопровождались утробным закадровым голосом, который вкрадчиво объяснял все преимущества работы в банке, чтобы каждый сотрудник понял, что он попал в единую могучую семью, дающую ему защиту, процветание и благополучие.

На сороковой минуте такой экзекуции мне захотелось подпрыгнуть и закричать: «Я понял, я понял, пустите меня, пожалуйста», – но проповедь все продолжалась и продолжалась, и стало казаться, что конца и края нет этим стенам с плакатами, этим доскам почета с фотографиями, этим восторженным человекам в гладенькой и чистенькой форме с логотипами и бейджиками.

Вечером дома жена махала на меня полотенцем, ставила градусник и приговаривала: «Как ты выжил, милый?! Как ты выжил, милый?!»