Сомнительная полночь (сборник)
Шрифт:
«Ту, что перепрыгнула через ленивую собаку», — напечатал он.
Вопрос: «Какую ленивую собаку?»
«Через которую перепрыгнула шустрая рыжая лиса».
Наступила пауза.
Эвери снова сел на постель, чрезвычайно довольный собой. Пауза все еще длилась. Оказалось, они — кто бы они ни были — а) воспринимают вопрос всерьез и б) всерьез рассматривают возможность ответа. Это кое-что проясняет. Они — эти загадочные они — рассматривают это не просто как упражнение в машинописи. Это, конечно, не Бог весть какое открытие, но все-таки кое-что.
Машинка напечатала:
«На
Эвери почувствовал, что одержал маленькую победу. Они — мысленно он выделял это слово курсивом — либо делают вид, что им это безразлично, либо им еще не все ясно. Он немного приободрился.
«Субъект угнетен, — напечатал он. — Субъект заперт, беспомощен, растерян. Субъект также голоден и хочет пить. Он полагает, что компания сумасшедших, с которой он, очевидно, имеет дело, должна, по крайней мере, из приличия обеспечить его едой и питьем».
Вопрос: «Что вы предпочитаете в настоящий момент: воду, алкогольные напитки, чай или кофе?»
«В настоящий момент, — ответил Эвери, — я предпочитаю алкоголь — большой бренди — и кофе».
В комнате, казалось, были одни сплошные стены. Эвери сел и стал смотреть на часы. Прошло почти две минуты. Послышался слабый скрип, и он увидел прямоугольную панель, которая выдвинулась прямо из стены.
За ней, в нише, располагался его заказ. Эвери подошел и посмотрел. Тарелка с салатом из цыплят (кудрявый латук, кресс-салат, свекловица и помидоры выглядели очень аппетитно), нож, ложка и вилка, маленькая бутылка трехлетнего бренди. А также кофейник, кувшинчик со сливками, сахар, кофейная чашка с блюдцем и рюмка. Все это стояло на пластмассовом подносе.
Эвери взял поднос и поставил его на стол. Панель в стене оставалась открытой.
Он быстро подошел к пишущей машинке, которая на самом деле вовсе не была пишущей машинкой, и отстучал еще одно послание: «Вы забыли хлеб и масло».
Вопрос: «Сколько ломтиков хлеба вам нужно?»
«Один. Белый. Тонкий».
Панель в стене закрылась. Секунд через десять открылась снова.
Теперь там стояла тарелочка, и на ней лежал хлеб. Один ломтик. Белый. Тонкий.
Эвери сел к столу и принялся за еду. Салат оказался очень вкусным, а цыплята — сочными и нежными. Очевидно, в «их» намерения не входило морить его голодом.
За едой Эвери попытался спокойно и трезво обдумать свое положение. Но его разум, казалось, вовсе не был расположен к подобным размышлениям. В сущности, он говорил: «Да, пока все это совершенно непонятно. Ну и черт с ним! Рано или поздно разберемся».
Но когда? Положение, в котором он очутился, противоречит всякому здравому смыслу. Сначала он вроде бы гулял по Кенсингтон-Гарденс, а потом вдруг очнулся в этом месте, которое больше всего смахивает на психушку высшего разряда или на тайное убежище спятившего миллионера где-нибудь в Шотландии.
Эвери совсем запутался: он никак не мог понять природу происходящего. Вполне может быть, это просто сон во сне — металлическая стена, диковинная пишущая машинка, салат
Но что-то беспокоило его немного затуманенный разум. Что-то, связанное с кристаллами… С сияющими кристаллами… Где-то он видел крошечные кристаллы, которые сияли холодным светом, словно капли замерзшего пламени. Хотя, может быть, и это тоже всего лишь сон…
Он оставил бесплодные попытки одновременно задействовать мысли, память и логику и сосредоточился на бренди и кофе. Рано или поздно что-нибудь должно проясниться. Непременно!
Бренди оказался неважным, но кофе был вполне приличным. И все-таки Эвери чего-то не хватало. Чего-то очень существенного. Ах да, сигареты! Ему захотелось курить.
Эвери пошарил в карманах и нащупал там зажигалку.
Сигарет не было. Он вспомнил, что оставил их в кармане дубленки. Он пошарил глазами по комнате, хотя уже осматривал ее раньше. Дубленки нигде не было.
Эвери подошел к клавиатуре и напечатал:
«Сигареты, пожалуйста».
Ответ пришел незамедлительно:
«Они лежат в чемодане под кроватью».
Глупо, обругал себя Эвери, что, осматривая комнату, он не догадался первым делом заглянуть под кровать.
Он вытащил чемодан — огромный, тяжелый и на вид совершенно новый, — такие чемоданы обычно берут с собой в поездки армейские дипломатические чины разных рангов. Шесть солидных медных застежек и замок оказались незапертыми. Эвери открыл крышку, заглянул внутрь. И обомлел.
Там лежало несколько рубашек, три пары хлопчатобумажных брюк, две куртки — все новое. Еще там находились две пары его старых кожаных сандалий — Эвери сразу узнал их — и пара новых, точно таких же. Кроме того — жилеты, галстуки, носки, санитарная сумка — и все совершенно новехонькое.
Он удивился еще больше, когда обнаружил, что все вещи его размера. В общем, все это выглядело совершенно фантастично. Эвери стал рыться в чемодане, вываливая вещи на пол.
Он нашел там свои туалетные принадлежности, несколько пакетиков бритвенных лезвий и мыло. Рядом лежал маленький портативный проигрыватель и стопка пластинок — Пятый концерт Бетховена для фортепиано с оркестром, токкаты и фуги Баха, а также его концерт для двух скрипок, вальсы Штрауса, музыка из «Моей прекрасной леди», несколько пьес Шопена и запись песни «Моя любовь, как роза, роза красная» — песни, которая вызывала у него множество воспоминаний, потому что принадлежала к тому особому миру, который он так недолго делил с Кристиной.
Он беспомощно уставился на пластинки. Кто-то проделал изрядную работу, чтобы прочитать его мысли. Ведь каждое из этих произведений связано каким-нибудь особым переживанием или событием, и все вместе они ясно и точно отражали жизнь Ричарда Эвери.
На какую-то долю секунды он испугался. Тот, кто узнал о нем все это, — узнал слишком много. Его невидимые тюремщики уже дают ему много очков вперед.
Но потом он сообразил, что страх его бесполезен и — по крайней мере пока — безоснователен. Ведь хоть он и был узником, но, судя по всему, — узником привилегированным. Правда, если его не просто берегут до поры до времени, как рождественского гуся…