Сомнительная полночь (сборник)
Шрифт:
Леандер по обыкновению блистал юмором висельника. Дайон произнес две короткие, но зато щедро сдобренные жестикуляцией речи в защиту прав мужчин. Приговор суда был единодушен: виновны, но невменяемы. Вердикт зрителей, зарегистрированный компьютером интервида, гласил: виновны, но невменяемы — триста сорок два миллиона двести десять тысяч двести семнадцать голосов. Виновны и вменяемы — девяносто две тысячи сорок четыре голоса. Невиновны — сто четыре голоса.
Надев черную шелковую мантию, судья объявила, что обвиняемые, прежде чем будут подвергнуты благословенному освобождению и полному прощению посредством анализа первой степени, должны быть помещены в камеры для размышлений сроком на
Леандера он больше не видел. Они были рассажены по разным камерам. Смит объявил себя правоверным мусульманином и потребовал молитвенный коврик. Следующие два дня он потратил на то, чтобы тайком распустить его и сделать достаточно прочную петлю. На третий день он повесился, выразив тем самым, в самой сильной из доступных ему форм, свое полное неодобрение отмены смертной казни. Леандер очень ловко рассчитал время самоубийства и поэтому был обнаружен слишком поздно, чтобы у доминант-реаниматоров остался шанс отомстить ему воскрешением. Как бы то ни было, его финальный жест был нейтрализован телерепортажем, в котором говорилось, что покойный страдал обширным кровоизлиянием в мозг, вызванным раскаянием и угрызениями совести.
Ни Сильфида, ни Джуно не посетили судебное разбирательство и даже не смотрели его по телевизору — но по совершенно разным причинам. Шок от известия о покушении и аресте Дайона оказался таким сильным, что вызвал у Сильфиды, все еще жившей в Витс-Энде, выкидыш. Поскольку ее беременность продолжалась всего несколько недель, с чисто физиологической и медицинской точки зрения это было весьма незначительным событием. Но для Сильфиды, той, которую Дайон учил любви, той, о ком он с гордостью думал как о будущей матери своего ребенка, это было концом света. Арест Дайона и неминуемый анализ первой степени — этого оказалось слишком много для ее уже и так перенапряженных нервов. Она схватила ближайший попавшийся под руку острый предмет (им оказалась пара стальных ножниц, которые Дайон приобрел, пытаясь воссоздать старинную обстановку фермерского дома) и ударила себя в живот.
В древней книге, которую Дайон любил читать ей, были замечательные слова: «И если глаз твой искушает тебя, вырви его и выброси прочь».
Ее чрево предало ее. Оно предало ее, Дайона и их общее будущее. Поэтому, в бешенстве горя, Сильфида схватила ножницы и с гневом и яростью вонзила их в гладкий белый живот, который изверг ее сына. Она продолжала наносить удары, пока боль, мука и туман у нее в голове не погрузили мир в холод и сладкую темноту забвения.
По всей вероятности, Сильфида должна была бы умереть от потери крови — хотя, как ни странно, ни одно из полученных ею ранений не было смертельным, — если бы Джуно этим же вечером не прилетела в Витс-Энд, чтобы утешить ее после оглашения приговора. Джуно нашла Сильфиду лежащей в ванной комнате, со все еще крепко зажатыми в побелевшей руке ножницами. Через пятнадцать минут Сильфида была уже в клинике Южного Манчестера, а вокруг нее суетились и спорили по поводу резекций кишечника и потребуется ли имплантировать синтетический желудок. В конце концов им удалось наскоро заштопать ее. Абсолютно не зная анатомии, Сильфида тем не менее попала совершенно точно. Ей требовалось сделать удаление матки. «Если глаз твой
И теперь она лежала в клинике, выздоравливая телом, но не душой.
Леандер лежал в пластиковом гробу, найдя успокоение в своей последней шутке. Его должны были предать очистительному огню Большого Лондонского Крематория (отделение для инородцев). На церемонию пришли: тридцать один простой мусульманин, два муэдзина и один доморощенный, недавно появившийся пророк.
Джуно, которой было милостиво разрешено посетить преступника перед казнью, вылетела в Ее Величества Главный Центр Анализа для Дезориентированных и Антисоциальных Личностей.
А Дайон, находившийся в полной изоляции, ничего не знал обо всем этом. Его свидание с Джуно произошло после третьего воскресенья на третьей неделе размышлений, за два дня до начала анализа первой степени. Визит был краток — ей дали только десять минут. Дайон не хотел даже этой встречи, но, поскольку все законы были на стороне Джуно, его желание во внимание принято не было.
Когда она вошла в камеру, Дайон даже не посмотрел на нее, но он сделал это, когда Джуно стала рассказывать о Сильфиде, а затем и о Леандере. И каждый из них увидел, что лицо другого мокро от слез.
— Дайон, есть кое-что, о чем я хочу тебя попросить, — сказала Джуно мягко.
Он попытался рассмеяться:
— В обмен на хорошие новости, которые ты принесла?
— В обмен на наши общие воспоминания о лучших временах, — быстро ответила она неправдоподобно спокойным голосом, — поскольку скоро они будут принадлежать лишь мне одной.
Секунду или две Дайон молчал.
Затем произнес:
— Я слышал, что человек после первой степени теряет способность плакать… Это будет замечательное усовершенствование.
— Ты также не сможешь писать стихи, — сказала Джуно. — Дайон, у нас не много времени… Я хочу, чтобы ты дал мне свое семя.
— Что?
— Свое семя. Я… Я хочу, чтобы после тебя осталось как можно больше твоих детей.
На этот раз ему удалось заставить себя засмеяться. Буйно.
— Ради Эмелин, Мари, Виктории и всех святых в большом сером календаре, что за глупая шутка! Должен ли я теперь верить следам слез на твоем лице?
— Дайон, пожалуйста. У нас мало времени.
— Ты права, плоскопузая, у нас мало времени. У меня никогда не было много времени, с того дня, как я впервые встретил тебя, и до момента, когда Леандер сладкими речами заставит меня поверить в миф.
— Время всегда было врагом трубадуров, — заметила Джуно грустно. — Вот почему я хочу, чтобы осталось как можно больше твоих детей.
— А я не хочу больше детей, — сказал он с горечью. — Я ничего не хочу.
— Это нужно не тебе. Это нужно мне.
— Можешь ли ты указать хоть одну вескую причину, по которой я должен что-то для тебя сделать?
— Я люблю тебя, и это все.
— Этого недостаточно. Но, — добавил он через секунду, — мы можем заключить сделку, ты и я. Ты хочешь от меня кое-что. Я же не хочу ничего, за исключением того, чтобы кто-то позаботился о Сильфиде, пока она не способна сама заботиться о себе.
— Тогда я позабочусь о ней.
— Она должна быть совершенно свободна, ты понимаешь.
— Согласна.
— Она останется в Витс-Энде.
— Согласна.
— Ты не будешь видеть ее, если только она сама не захочет увидеть тебя.
— Согласна.
— Тогда ты можешь получить то, что хочешь, — и благослови Бог тех несчастных инфр, чьи утробы оплодотворит мое семя, которое не принесет им радости.
— Я… я пришлю кого-нибудь собрать образец.
Он засмеялся:
— И тогда ты сможешь засунуть его в бутылку с надписью: «Здесь находится Дайон Кэрн, который эякулировал в последний раз».